хорошо, что все мирно прошло...они наложили в штаны..напужались. спасибо всем, кто там был. ХВАТИТ БЫТЬ СТАДОМ. пастухи наглеют от безнаказанности и наворовали так, что потеряли ощущение реальности... МЕССИИ недоделанные.

достали ложь просто геббельсовских масштабов из -за зубчатых стен и по холуйскому телевидению. можно смотреть тока евроньюс и би=би=си..жалко нашего кремлин-беби..приходится что-то лепетать в праге, а презмдент чехии вацлав клаус с отеческим укором и жалостью на него смотрит.. ОСУЖДАЕМ ВНУТРЕННИЙ КУРС РЕЖИМА--но ы целом поддерживаем внешнеполитический курс. выборы показали нелигитимность режима но, увы, и маплодушие кпрф, фактически выигравшей эти выборы.. опять они боятся ответственности.

Новый поступления от ИПК "Рема"!
В.П. Мазалова "Английский язык. Учебное пособие по письменному переводу для студентов III-IV курсов";
И.Е. Галочкина "Фонетический курс английсктгт языка. Учебное пособие для студентов отделения "Психология".

Эти и другие пособия можно приобрести в МГЛУ (Москва, ул.Остоженка, 38), (499) 245-27-39

ЧУР МЕНЯ, ЧУР!! что же ЧУРОВ нагло врет..все наблюдатели резко осудили фарс кремлевских умников.. а дедушка ЧУ....откуда взялся этот?? где раскопали окаменелость юрского периода? этой их лжи сам д-р Геббельс бы позавидовал!!

ПОЗДРАВИМ ЛЕВЫЕ ПАРТИИ С ЗАСЛУЖЕННЫМ УСПЕХОМ!чтобы мир с отвращением и ужасом не смотрел на кремлевский режим и на нас, надо произвести пересчет голосов. сколько можно делать вид, что ничего не происходит и выставлять себя на презрение и осмеяние.. ДОСТАЛО УЖЕ ВСЕХ

В ФЕВРАЛЕ БУДЕТ ОТМЕЧАТЬСЯ 70-летие переводческого факультета МГЛУ. на сайте планируется размещение материалов ЗОЛОТЫЕ ГОДЫ ИНъЯЗА-1960-70-е. пока все это похоже на пир во время чумы - трясет страну, трясет и универ--без извинений и объяснений уже третий раз не выплачивается полная зарплата..НО РУКОВОДСТВО ПРИХОДИТ И УХОДИТ-А ИНЪЯЗ ОСТАЕТСЯ!!

Глаголы больше не зажигают
Эпоха визуальности восторжествовала. Слово потерпело поражение на всех фронтах. Язык электронных носителей, который уместно будет назвать сетеяз по аналогии с оруэлловским новоязом. Это язык посланий, чатов, живых журналов и всего самовозрастающего содержания интернета. Постараемся воздержаться от традиционного ворчания архаистов всех времен и народов, отметив, тем не менее, следующее. Сетеяз не является сугубо молодежным жаргоном, на нем разговаривает и мыслит интернет-поколение в целом.
Перед нами реализованный, наконец, совет Остапа Бендера «не говорите красиво»: сетеяз относится к традиционной авторизованной письменной речи примерно так же как печатный шрифт к каллиграфии – диковинно, конечно, но к чему так выпендриваться, здесь все свои... Итак, каналы электронного общения выстилаются первыми попавшимися словами, индивидуализация связана в основном с теми моментами, где еще можно сработать на понижение. – это во-первых. Во-вторых, уже упоминавшиеся визуальные средства – картинки, заставки, мульты, смайлики и прочая электронная мишура используются не в качестве иллюстративного материала, а в роли, в которой прежде активно использовалось только слово, в роли интерпретации и комментария. Авторизованная предъявляемая продукция видеоряда и есть, в сущности, интерпретация, только лишившаяся вербального характера. В зависимости от успехов в этой новой сфере обменов устанавливается статус интересного собеседника, крутого парня, умной, продвинутой девочки.
Тут хочется поделиться еще свежим в памяти впечатлением, которое, собственно, и послужило поводом для размышлений, отраженных в этой статье. Одна из московских знакомых повела меня в гости к «очень интересному человеку». Этот молодой парень по имени Колян был охарактеризован как современный художник, продвинутый и «во все врубающийся».
Колян действительно оказался популярным и на редкость востребованным: за время нашего визита к нему не зарастала народная тропа. Сказать, что хозяин был не слишком разговорчив было бы неточно: помимо технических компьютерных и сетевых терминов, он время от времени изрекал один единственный звук, что-то вроде «гыы». Я сначала заподозрил розыгрыш или преднамеренный эпатаж, но вскоре убедился, что в других звуках, в сущности, не было необходимости, народ впечатлялся и так, «не цепляясь к словам».
Несмотря на чрезвычайную схожесть с дебилом, Колян дебилом, конечно, не был, а был именно гуру, обладателем знания и мастерства, вызывавшего восхищение. Гуру то и дело присаживался к своему компьютеру, вытаскивая всвозможную электронную мишуру на монитор, он мгновенно оценивал оформление сайтов – преимущественно без слов, курсором, демонстрировал «мульты», как собственные, так и найденные в сети, и вообще производил оценку или, лучше сказать, котировку, ибо выносимые им вердикты были удивительно верны, это мог оценить даже я. Просто электронный гуру не пользовался нашими словами – быть может, литературный язык в таких случаях атрофируется за ненадобностью, но на своем родном сетеязе он осуществлял искусную и, по своему, безупречную интерпретацию. И некоторые из девушек бросали на него влюбленные взгляды, а прочие проявляли уважение – совершенно по делу.
Помнится, я тогда с грустью подумал: если это и есть авангардно-революционной модус бытия, росток настоящего будущего, понесенные потери будут воистину колоссальными. Какое значение тогда будут иметь внутренние разногласия между философами или, там, искусстоведами? Никакого, в сущности, ибо их опустят всех сразу, отбросив устаревший (почти за тысячелетие!) дискурс. Ибо перевести произведения традиционных дискурсов на сетеяз задача еще более безнадежная, чем перевод гегелевской «Феноменологии духа» на язык узелковой письменности индейцев майя.
Так был задан предмет для размышлений и лично мне к однозначным выводам пока прийти не удалось. Не только потому, что заявленное будущее может все же не состояться – хотя некоторые, кажущие необратимыми изменения уже произошли, но неясной остается даже оценка. Вот и у меня первоначальная грусть от встречи с Коляном вскоре сменилась некоторым, умеренным оптимизмом.
Да, референтная группа Коляна состоит из людей, которым совершенно не скучно друг с другом и уж тем более со своим гуру. Они, правда, предстают не столько собеседниками, сколько «сокамерниками» (партнерами по веб-камере), поскольку безусловно довольствуются врожденным или благоприобретенным косноязычием и при этом успешно репрезентируют себя в качестве bright persons, изымая из мировой культуры весьма разнообразные экстракты, поддающиеся переводу на сетеяз. Да, с позиций классической культуры (и уж тем более с позиций «духовности») эти лидеры электронных тусовок и web – состязаний выглядят варварами, но, опять же, а кем выглядели те безответственные пииты, начиная с Гомера, отважившееся на авторскую поэзию и предопределившие гибель эпохи Вещего Слова?
Но не будем ходить так далеко, обратимся к Карамзину, главному реформатору за всю историю русского языка и основному фигуранту в споре архаистов и новаторов[8]. Известно, что Карамзин ввел в литературный оборот не только множество новых слов, но и целые языковые практики, например, широкое употребление уменьшительных и ласкательных суффиксов. В текстах Карамзина впервые появляется «девушка» вместо привычного «дева», наряду с «книгой» появляется и «книжка». Прежде, до Карамзина, такое словоупотребление было возможно лишь в детской речи или в специфическом «сюсюкающем» языке, на котором разговаривают с маленьким ребенком. На это обратил внимание уже главный противник Карамзина, лидер «архаистов» отставной адмирал Шишков, который со всей доступной ему язвительностью писал, что «лишь уподобившись неразумному дитяти» можно печатно использовать нелепое слово птичка вместо общепринятого нормального слова птаха... Порча языка, - великого русского языка Ломоносова и Аракчеева, - представлялась очевидной, и вполне возможно, что Николай Карамзин казался Шишкову таким же Коляном.
Сложно, однако, сказать, насколько пример Карамзина может быть в данном случае убедителен, ведь сетеяз в качестве нового универсального медиума коммуникации не просто отменяет ту или иную устоявшуюся норму, но и преодолевает «вербальный централизм» вообще. Некогда Пушкин провозгласил гордый девиз пиита: глаголом жечь сердца людей. В условиях сформировавшегося в это же время литературоцентризма русской культуры совет оказался очень даже действенным, и кто только им не воспользовался – от Белинского до апостолов перестройки Клямкина и Нуйкина. Похоже, лишь сегодня девиз потерял свою актуальность.
Нетрудно вообразить себе сцену апофеоза взаимного непонимания между авторами, оказавшимися по разные стороны ширящегося тектонического разлома. Вот верный последователь Белинского и Некрасова в очередной раз излагает заветный тезис. И слышит в ответ:
- Глаголы больше не зажигают...
- А что же тогда? - растерянно спрашивает поэт, привыкший, что в России он больше, чем поэт
- Гыы...
Сторонний наблюдатель может беспристрастно констатировать свершившийся факт: «глагол» и в самом деле утратил свою зажигательную силу.

Александр Секацкий

София глазами переводчика

На прошлой неделе я посетил Софию, столицу Болгарии, по приглашению Администрации Президента и Министерства иностранных дел Болгарии. Целью моего визита было проведение семинаров, ознакомление с методами преподавания иностранных языков, основ перевода и навыков скорописи, обмен опытом.
Я прилетел в Болгарию 30 ноября, на тот момент шел 2й тур президентских выборов, по итогам которых, победу одержал Росен Плевнелиев, член либеральной партии. Он не принадлежит к команде президента Георгия Пырванова, срок полномочий которого истекает в январе 2012 года, и является сторонником тесных отношений с Россией.
Меня пригласили в Софию по инициативе личного переводчика президента, а по совместительству и моего хорошего знакомого Бориса. Он переводит с английского языка и русского на болгарский. Он долгое время работает с президентом (который знает русский язык, но все равно каждый раз просит переводить, чтобы во время перевода у него было время обдумать ответ).
София оставила яркие впечатления, она полна контрастов: с одной стороны, строятся современные здания, например, здание аэропорта, выполненное из стекла, появляются банки, дорогие магазины, автомобили. Но в тоже время можно наблюдать множество зданий и жилых домов старой постройки, нуждающихся в ремонте или восстановлении.
Забавно, что при 25-тысчной армии, Болгария является членом НАТО и Евросоюза. Но болгары, в особенности старшее поколение, все чаще обращают свои взоры в сторону России. У наших стран много общего, в том числе и алфавит, кириллический, поэтому русскому человеку понятны надписи на афишах, реклама и объявления. Но устная речь, конечно, сложнее для понимания.
Меня поразил добрый и теплый прием. Мне было приятно обнаружить интерес у студентов к изучению русского языка и культуры. Я провел семинары в Софийском университете, Новом болгарском университете и некоторых других, везде я встречал разные аудитории, но общим в них было добродушие и открытость. Многие понимают русский язык, что способствовало успешному общению.

(записано со слов Андрея Павловича)

Российская газета:
В переводе на русский
Президент Санкт-Петербургского госуниверситета Людмила Вербицкая: "Мочить в сортире - это нормально"
прямая речь
Людмила Безрукова
________________________________________
Филолог Людмила Вербицкая никогда не боялась быть первой, войдя в историю современной отечественной науки как первая женщина-ректор Петербургского госуниверситета.
Как не боялась она выглядеть невежливой, поправляя сильных мира сего из числа кремлевских и думских постояльцев в их нередко сложных отношениях с родным русским языком.
Ее карманный словарь для чиновников, изданный несколько лет назад, стал бестселлером. А работа в Совете по русскому языку при правительстве РФ помогла (и помогает) решить многие проблемы и с языком, и с культурой общения, и в целом с образованием.
Не по писаному
Российская газета: Людмила Алексеевна, поводом к встрече с вами стала для меня, как ни покажется странным, недавняя поездка в Москву. Пришлось воспользоваться такси. Водитель, по его словам, "коренной столичный житель в третьем поколении", мало того, что город свой, как выяснилось, знает плохо, но и говорит на каком-то странном языке - помеси дворового с тюремным. В Петербурге, ситуация не намного лучше. От наших водителей можно услышать: "площадь Иса Киевская" (вместо Исаакиевская), станция метро "Василия Островского" (вместо "Василеостровская"). Что происходит с нашим родным языком? Или - с нами?
Людмила Вербицкая: Знаете, это в какой-то степени естественный процесс. Учитывая те изменения в стране, которые произошли за последние 20 лет и коснулись как политического переустройства общества, так экономических и социальных отношений. Другие страны проходили этот путь за 200-300 лет. То есть такой "коренной ломки", как у нас, у них не было, все шло постепенно.
Естественно, это коснулось и языка. В советское время жанр нормальной разговорной речи был только на кухне. В официальной обстановке она не допускалась. Все выступления были только по тексту. Либо ты читаешь, что тебе дают, либо читает кто-то другой. Это, безусловно, сказывалось затем и в повседневном общении. И вдруг появился Михаил Сергеевич Горбачев. И вся страна вдруг увидела, что руководитель государства может говорить без бумажки. Это был, как теперь говорит молодежь, шок. Жуткое выражение, ставшее у нас, к сожалению, чуть ли не нормой.
Так вот, умение Горбачева говорить не по писаному, то, что думаешь, на злобу дня, - это было прекрасно! И, вспомните, сколько тогда, в самом конце 1980-х, появилось в стране прекрасных ораторов.
За заседаниями Верховного Совета следили, не отрываясь. Но неминуемо - как только зазвучала с трибун спонтанная речь - в литературный язык стали проникать сниженные пласты лексики. Такие слова, как "мужики", "бабы", "морды", и подобные им, прочно обосновались в нашей жизни. Их можно услышать и в обычном магазине, и в Госдуме.
РГ: Вы вспомнили Горбачева, действительно умеющего говорить убедительно, интересно. Но ведь он привнес в речь и много неправильных слов, что, в свою очередь, вызывало в ответ активное неприятие генсека у людей.
Вербицкая: Позволю себе заступиться за него. И вот почему. Несмотря на то что Михаил Сергеевич выпускник МГУ, в его речи было много ошибок, связанных с влиянием южнорусских говоров. Ведь он не один год проработал на Ставрополье. Именно потому Горбачев произносил не смычное "г", как требует норма, а щелевое. Ошибался с ударениями в словах "нАчать", "углУбить" (вместо "начАть", "углубИть"). Льстецы же подхватили, стали повторять вслед за ним.
Из руководителей страны в советские времена никто правильно не говорил. Горбачев, между тем, стал первым генсеком, который попросил фиксировать его ошибки и направлять ему, чтобы мог работать над ними. С такой просьбой обратился и ко мне. И полгода я добросовестно отслеживала все его выступления на конференциях, съездах, занимавшие от нескольких минут до нескольких часов.
Поскольку в те годы еще не было Интернета, возможности записать в режиме онлайн речь главы государства, мне приходилось в этом деле непросто. Все бросала и бежала как сумасшедшая к радиоточке или к телевизору, чтобы тщательно записать замеченные мной словесные ляпы. Потом передавала тогдашнему министру образования Геннадию Алексеевичу Ягодину, а тот - самому Горбачеву. Но через полгода я позвонила Ягодину: все, заканчиваю. Толку никакого. Как было у главы государства "углУбить", так и осталось, как произносил "Азебайджанский", так и продолжает.
Много лет спустя Горбачев, будучи у нас в университете, сказал мне: "Знаешь, я ведь сохранил все твои записки и работаю над своей речью, теперь для этого есть время".
РГ: Мог бы делать это и прежде, скажем, во время многочасовых перелетов, было бы желание.
Вербицкая: Мне известен лишь один пример, когда человек, обремененный высокой должностью, а значит, и многочисленными обязанностями, выучил новый для себя язык - английский - во время перелетов. Это - Владимир Путин, бывший в то время президентом РФ. Причем выучил, что называется, без отрыва от производства, практически в совершенстве.
Не говорю про его блестящий немецкий, которым восхищаются сами носители языка - жители Германии. Путин какое-то время жил и работал в ГДР. А язык этой части страны отличался от того, на каком говорили в ФРГ. Да и с русским у него все хорошо.
РГ: А как же его "мочить в сортире", "плевать" - явно из низкого стиля?
Вербицкая: Тут другое. Лично я, услышав от Путина это самое "мочить", одобрила его. Было понятно, что он очень раздражен, буквально выведен из себя одним и тем же вопросом, задаваемым некой журналисткой едва ли не на каждой встрече. Уверена, Владимир Владимирович отдавал себе отчет в том, что, где и какие слова он говорит. А вы, кстати, знаете, как восприняли эту его реплику рядовые граждане? Я была свидетельницей разговора двух мужчин в нашем дворе. "Наконец-то у нас президент - настоящий мужик!" - такой вывод они сделали.
Хотели как лучше
РГ: Несколько лет назад под вашим руководством была издана серия небольших словарей для чиновников "Давайте говорить правильно!". Как считаете, помогли ли они им?
Вербицкая: Не сомневаюсь в том, что они сыграли свою положительную роль. Первые словари включали всего 856 слов. Они, кстати, были вручены членам правительства, которое возглавлял в то время Михаил Касьянов. Помню, открыв словарь на букве "ж", тот с удивлением констатировал: "Надо же, слово "жалюзИ" произносится, оказывается, с ударением на последний слог, а я всю жизнь говорил "жАлюзи".
Бывая на слушаниях в Госдуме, в Совете Федерации, я обращала внимание, что депутаты пользуются ими. Но далеко не все. И в этом может убедиться любой, кто их слушает.
Много лет я добиваюсь, чтобы кандидаты в депутаты Госдумы сдавали экзамены по культуре русской речи. Потому что образованному человеку необходимо владеть речью, уметь формулировать мысль, грамотно писать. Когда слушаешь, как говорят иные думцы, вздрагиваешь. Грустно. Никто не думает о том, что речь публичных деятелей может сильно воздействовать на окружающих, а значит, должна быть нормативной.
У нас есть центры тестирования в Москве, в Петербурге, есть специалисты. Давайте будем принимать экзамены по культуре речи, на основании их выдавать сертификаты. А кто не сдаст - не имеет право претендовать на звание депутата. Однако добиться этого я не могу. Госдума отвечает мне: незаконно.
РГ: А законы принимают сами депутаты.
Вербицкая: Да. Еще и упрекать начинают в нарушении демократических норм. Но с другой стороны, у нас есть закон о русском языке, принятый Госдумой в далеком уже 2005 году. Согласна с теми, кто говорит, что сложно отслеживать его выполнение, потому что для этого самим очень хорошо надо знать, какие слова как произносятся, пишутся.
Теперь сделать это будет проще. Мы недавно презентовали "Комплексный словарь русского языка" на 25 тысяч слов. Он хорош тем, что многоплановый. Во-первых, толковый, во-вторых, грамматический, в-третьих, произносительный. В него вошли все основные, наиболее часто употребляемые слова, появившиеся в нашем языке в последние годы. Язык же меняется. Не может не меняться. Он - живой!
РГ: По-моему, это хорошо чувствовал Виктор Черномырдин, обогативший устную русскую речь своими неповторимыми изречениями, иные из которых уже вошли в поговорки.
Вербицкая: Речь Виктора Степановича Черномырдина была незабываемой! Говорю об этом искренне. Но он, как человек, выросший на производстве, пришедший во власть из самой народной гущи, широко пользовался неформальными выражениями.
Помню одно из первых с ним общений, когда после заседания возглавляемого им правительства попросила у него встречу с глазу на глаз. В тот период решалась судьба военной кафедры нашего университета. Важно было ее сохранить, чтобы студентов после первого-второго курсов не выдергивали из учебных аудиторий на армейскую службу.
Проговорили мы минут 30. Провожая меня до двери, премьер вытер пот, лившийся со лба, и признался: "Ну, и устал я от этой беседы с тобой!" (он был из тех людей, которые, если собеседник им нравится, быстро переходят на "ты"). Я в ответ несколько обиженно: "Думала, скажете, какие прекрасные полчаса мы с вами провели!" - "Людмила Алексеевна, да я за эти полчаса ни разу ни одного неформального выражения не произнес. Это какой же, оказалось, великий труд!"
Удивительный был человек. Очень мудрый. Он тоже просил меня вслед за Горбачевым: "Ты всех нас критикуешь, и Ельцин у тебя не так говорит, и Горбачев. Но я-то - правильно?" - "Да нет, и вы с ошибками. Говорите акадЭмики, а надо акадЕмики". Он ненадолго задумался, потом уточнил: почему в слове "антЕнна" твердый звук "т", а в слове "акадЕмики" - мягкий звук "д"? Не будучи гуманитарием, далекий от филологии, Виктор Степанович сумел сообразить, что звуки-то похожи. Я ему объяснила.
РГ: Есть какая-то количественная норма слов, обязательная для образованного человека? Эллочка Щукина из бессмертных "12 стульев" Ильфа и Петрова свободно обходилась, как известно, 30, негры из людоедского племени "Мумбо-Юмбо" - 300. Словарь Шекспира, по подсчетам исследователей, насчитывает 12 000 слов. А среднестатистического жителя России?
Вербицкая: Такой нормы, конечно, нет. Ясно, что чем больше словарный запас человека, тем лучше. Одно из верных средств его пополнения - чтение. И не чего-нибудь и как-нибудь, а произведений лучших писателей мировой литературы прошлых десятилетий и столетий. А из современных? Вот тут и задумаешься. Кроме Людмилы Улицкой и Людмилы Петрушевской, да еще Юрия Полякова, некого назвать. Татьяна Толстая практически перестала писать, нет Натальи Толстой. Но спросите у нынешних школьников - знают они этих писателей? Большинство не знает. Не читают дети.
Наши университетские профессора поразились, проведя исследование в ряде городов России. На вопросы, заданные школьникам, читали ли они Пушкина, Чехова, Толстого, Достоевского, Набокова, 30% ответили: "Ненавижу". Почему? Да потому, что в их школе нет таких учителей, которые действительно учат. И в их семьях к чтению, по-видимому, тоже относятся равнодушно.
Нестандартные стандарты
РГ: А тут еще грядущая реформа образования с ее новыми удивительными стандартами, в которых не нашлось места математике, русскому языку, русской литературе. Как вы относитесь к этой идее министра образования Фурсенко?
Вербицкая: Мне кажется, Андрей Александрович тут что-то недосмотрел. Он вырос в академической семье, выпускник Петербургского университета. Умный, интеллигентный человек. И не может не понимать, что без этих базовых предметов невозможно никакое образование, никакие стандарты. Это скорее всего какое-то недоразумение, с которым разберутся и все поправят.
Для меня очевидно иное. Что сегодняшнее школьное образование нуждается в серьезных коррективах. Один лишь пример: в Петербурге более 700 средних учебных заведений. Выпускники только 20, максимум 30 из них смело могут поступать в СПбГУ. Это очень мало. Недавно общалась с давними знакомыми. У них дочь. Каково же было мое потрясение, когда мы с ее родителями заговорили о Ленинградской блокаде 1941-1944 годов, то есть о Великой Отечественной. Девочка слушала-слушала, решила уточнить: это вы о войне с Наполеоном 1812 года?
РГ: Возвращаясь к проблеме современного русского языка, хочу спросить о межведомственном совете по русскому языку, созданному несколько лет назад при правительстве РФ, где вы являетесь заместителем председателя. Что-то предпринимается этим Советом, чтобы защитить наш язык от грубых, а то и пошлых новообразований, активного заимствования иностранных слов?
Вербицкая: Мы в Совете работаем достаточно активно. Рассматриваем вышедшие словари, пособия. Обсуждаем актуальные проблемы. Приняли, например, недавно предложение профессора Чумакова, который ратовал за то, чтобы вернуть на законное место во всех собственных именах букву "ё". Занимаемся тем, чтобы никаких латинских букв не было в надписях - будь это рекламные вывески, торговые или афиши.
Действовать надо, как французы. Они благодаря своему закону о языке смогли сохранить свой французский язык лучше, чем любая другая страна в мире. Потому что у них этим законом предусмотрены (и применяются!) строгие наказания за нарушения. В частности, штрафы. Ни в одном французском городе вы не увидите надписи на английском, на телевидении - американских фильмов и шоу. В отличие от России.
РГ: Много вообще в мире русскоговорящих?
Вербицкая: Более 350 миллионов. Я возглавляю Международную ассоциацию русского языка и литературы. Она объединяет 85 стран. Это не мало. А вообще на первом месте по распространенности идет китайский язык, за ним английский, и потом наш великий и могучий, который делит 3-е место по распространенности с испанским.
РГ: А в каком веке у нас в стране говорили наиболее правильно?
Вербицкая: Трудно сказать. Думаю, в советское время. Тогда нормы отслеживались очень строго, даже жестко, хотя никакого закона и не было. Любая демократия приводит свободе, граничащей со вседозволенностью. Во всем. В языке, конечно, тоже.
К слову
РГ: Сохранились ли различия в произношении и значении отдельных слов у москвичей и петербуржцев, очевидные в стародавние времена?
Вербицкая: Примерно к 1970 году образовалась единая произносительная норма, которая заимствовала черты частично старого московского произношения, частично - старого петербургского. Хотя кое-какие различия имеются и сейчас.
Скажем, "Штобы", "яблоШный", "порядоШный" - это московское, а "Чтобы", "яблоЧный", "порядоЧный" - петербургское. В Москве всегда было твердое согласное - "учуС", и твердое заднеязычное - "тихо", "звонко", "громко". Победил в последнем случае Петербург - "тихий", "звонкий", "добрый". Раньше, когда сводку погоды можно было узнать только по одному радиоканалу, легко угадывалось, кто именно передает прогноз. Если говорят: "Будет дождь" - значит, петербургская сводка; если "дощь" - московская. Если "Дождя не ожидается" - Питер; если "Дажжя не будет" - Москва. Но как только появилась возможность влиять на речь более активно - большим количеством радио- и телеканалами, резким увеличением миграции населения - речь нивелировалась, стали исчезать региональные варианты.
Мы много лет проводим исследования о том, как живут диалекты. В России было три типа говоров: северный великорусский, южный и средний. Приходится констатировать - они уходят. Но самое грустное, что наш язык становится бедным. А ведь он на самом деле удивительно богатый, другого такого нет в мире! Послушать же - ужас.

Опубликовано в РГ (Неделя) N5500 от 9 июня 2011 г.

Вся статья не поместилась. Здесь продолжение.

Зато есть «блин» (85-е место), «типа» (118-е место) и, наконец, сакраментальное «бл…ь» — на 116-м месте.

— Вот пример, который я очень люблю, — говорит Татьяна. — Это расшифровка речи фотографа, очень образованного человека. Здесь у нас момент, когда он разговаривает с клиентом. Вот посмотрите: на 48 слов только 10 имеют смысл.

Татьяна открывает соответствующий файл. Так вот, оказывается, как мы говорим:

«А вот (э-э) на... н... вот наше вот это вот (э-э) вот это вот / вот тут / тут сложнее гораздо / да // потому что / значит / я вот вот (э-э) вот эти / ну в принципе / значит / ну / п... по моим / понятиям значит / я же не отличу так скажем / таджика от узбека что называется / да да да // да?»

— Позвольте, — я пытаюсь сделать хоть какие-то выводы из всего услышанного, — может быть, все это личные стилистические особенности данного говорящего? Но тогда все еще хуже. Для каждого придется придумывать свою собственную грамматику, фонетику и прочее?

— Вовсе нет! — в один голос отвечают Татьяна и Анастасия. — Понимаете, мы в огромной степени говорим шаблонами. Именно шаблоны покрывают очень большой процент речи. Как раз индивидуального мы встречаем очень мало…

— Та-а-ак, — доносится из другого конца комнаты, где по-прежнему активно действует «детский проект».

— И как же это у вас украли эти деньги? — строго вопрошает Тимофей Сергеевич.

— Ну, видите ли, — скромно ответствует Надежда Григорьевна, — я пришла в магазин, достала кошелек, тут вот их и украли…

— Так, понятно. Следить надо за кошельком, гражданочка! — Голос Тимофея Сергеевича делается по-отечески укоризненным.

— Слышите? — шепчет, смеясь, Татьяна. — Это же они не сами придумали. Где-то услышали. Вот и мы так говорим. Мы не придумываем язык, мы его берем от родителей, из телевизора, от приятелей. Где-то услышали, нам понравилось, мы повторили. А потом уже начинаем как-то синтезировать, варьировать. Для человека язык — это цитата.

«Это не хаос, это просто неизвестная организация»

Возвращаюсь в кабинет к идеологу и отцу-основателю «Одного речевого дня» доктору Асиновскому. У меня куча вопросов. Во-первых, если наша устная языковая реальность так печальна, то что же остается от русской языковой нормы, за которую до сих пор мы в редакции «Русского репортера» жизнь клали?

— Знаете, — после долгой паузы говорит Александр, — из этого эксперимента у меня родилось ощущение, что к двум известным болезням, дисграфии и дислексии, нужно добавить третью — дислингвию, утрату языка вообще, переход на язык жестов, принципиальный уход от слова. Такое количество разрушенного смысла или откровенной лжи культура не выдерживает. Возникает такая речевая практика, когда слова уже не найти — где это слово?

— Это вы сейчас говорите в пылу полемики или констатируете научно установленный факт?

— Я, конечно, говорю с пафосом и, разумеется, несколько утрирую. Для научных выводов пока путь маловат.

— Но если все так плохо, может быть, речь — это вообще не язык, а только некие сигналы, которые мы посылаем для понимания идеального смысла, существующего в сознании?

— Это у вас сейчас платоническое настроение, — смеется Асиновский. — Есть идея и вещь, есть сущность и проявление. Вы про это говорите? Но ведь тогда нам нужно будет допустить, что мы с вами не обмениваемся звуковыми волнами, а общаемся на ментальном уровне. А если все-таки обмениваемся, значит, мы должны уметь работать не только с идеальным, но и с реальным звучанием. Нужно найти идеальное в реальном.

— Есть старый анекдот про зэков, которые сидят в камере и рассказывают друг другу байки: «Номер один, номер четыре» — и все смеются. Не может ли устная речь быть просто отсылкой к некоему заведомо известному образцу?

— Не просто может — она обязательно является отсылкой к литературной форме языка. Мы понимаем то, что говорим, и можем это записать. Но тут можно обойтись и без Платона. Это все-таки не методология. Нам просто надо научиться работать с реальными сущностями. Мы очень плохо знаем реальные сущности языка, которыми пользуемся в устной форме, — вот в чем дело. Как мало языку нужно, чтобы состоялась коммуникация? Сколько на самом деле нужно падежей, флексий, правил, чтобы передать смысл? И сейчас, когда появились технологии, было бы странно, если бы мы не попытались ответить на эти вопросы.

— Практика устная и практика письменная не зависят друг от друга? Или окончания и суффиксы обречены на вымирание? Неужели мы больше не будем учить в школе падежи существительных?

— Поймите, письменная традиция зависит от того, каким образом устроена культура. Как люди относятся к традициям. Вот, например, японцы начали проводить свои проекты «Один речевой день» чуть ли не сразу после войны. Они каждый год анализируют триста речевых дней трехсот японцев и производят реформу: отмониторили какие-то изменения — и вносят коррекцию в грамматику. Японцы вообще странные люди. Они все время поправляют свою норму. Но это же полная, я бы сказал, распущенность — с нашей точки зрения!

— Устная речь не может быть полным хаосом. Должна быть какая-то структура.

— Хаос не имеет бытия, вы правы. И это не хаос, это просто неизвестная организация.

— Тогда в каком отношении эта организация находится к классической русской грамматике?

— Я бы не хотел противопоставлять устную стихию и эту болезненную дислингвию русскому языку в его письменной форме. Это просто разные ситуации. Мы ведем себя в разных ситуациях по-разному, и это нормально для культуры. В общем, вы легко можете нам сказать: «Ребята, вы чем занимаетесь? Это же не русский язык». И мы сможем ответить только одно: «Да, пожалуй, это не русский язык». Но поймите, устная речь — это тот же язык и та же грамматика, только в ней реализованы возможности, которые не являются украшением этого языка. В языке вообще невозможна ошибка. Ошибиться можно только с точки зрения нормы. Но ведь норма — это только соглашение, не система. Мы не создадим никакой отдельной грамматики — будет просто более полная грамматика русского языка, будет языковое зеркало, в которое можно посмотреть и сказать: мы сейчас говорим так.

Автор: Ольга Андреева
"Русский репортер", 29 сентября 2010, №38 (166)

Друзьям русского языка в Болгарии
Один день из жизни русской речи
Лингвисты из Санкт-Петербурга изучают неизвестный язык — русский устный

Наша устная речь имеет мало общего с классической русской грамматикой — к такому выводу пришли питерские ученые. Вот уже три года они вешают на шею добровольцам диктофоны и записывают их речь так, как она звучит на самом деле. Проект «Один речевой день» — первая попытка серьезного изучения реального русского языка, на котором не написано ни одной книжки, но на котором мы все говорим

Во внутреннем дворике филфака Санкт-Петербургского университета на крылечке лежит небольшой бегемот. Табличка гласит, что, если девушка потрет его правое ухо, в ее личной жизни все сложится хорошо. Левое ухо — для молодых людей. Одно бронзовое ухо бегемота натерто до блеска. На бегу не успеваю заметить какое.

Кроме бегемота во дворике стоят Иосиф Бродский и Лев Щерба. Первый — поэт и нобелевский лауреат, второй — лингвист, автор знаменитой глокой куздры, которая штеко будланула бокра. Оба бронзовые. Мы с Анастасией Рыко, еще не бронзовые, стоим рядом с Щербой. Я верчу в руках диктофон.

— Эта машинка вам хорошо известна, — заигрываю я с кандидатом филологических наук, чей предмет исследований составляет устная русская речь.

— О да! — кивает она.

Если бы у научных проектов были свои символы, то у проекта «Один речевой день», запущенного три года назад в стенах питерского универа, им стал бы диктофон.

Диктофон на шею

Технология кажется простой. На шею добровольцам — по-научному информантам — вешают диктофон, который записывает всю речевую продукцию, производимую человеком и его собеседниками за сутки. Проснулся — что-то буркнул жене, поехал на работу — поздоровался, обсудил с коллегами сплетни — машинка фиксирует все.

Чтобы все было по-честному, речь должна быть максимально естественной. Главное — пресечь все попытки участников эксперимента как-то подыграть ученым. Для этого соблюдалась технология, похожая на ту, что применяют при тестировании новых лекарств. Во-первых, полная анонимность, когда сами исследователи не знают, как зовут информантов. Во-вторых, диктофон и инструкции передает только тот ученый, который не участвует в исследовании и гарантирует, что сам не будет работать с полученными записями.

На сегодня записано 40 информантов — несколько сотен часов устной речи. Пока расшифровано только 40 часов, по часу от каждого. Уж больно трудоемкий процесс. На расшифровку и разнообразную разметку одной минуты записи у эксперта уходит примерно час работы. Анализируется все сверху донизу: звучание, грамматика, лексика, строение фразы.

С русского на папуасский

Ничего подобного отечественная лингвистика за несколько столетий своего существования не знала. До сих пор всевозможные нормативные описания языка строились на основе письменных текстов, а звуковой стороной языка занималась исключительно фонетика. Возникает законный вопрос: зачем вообще исследовать устную бытовую речь?

Представим такую ситуацию. Вы прилетели к инопланетянам, говорящим, естественно, по-инопланетянски. Что делать? Фантасты хором предлагают нажать кнопочку на скафандре — и пожалуйста, полное взаимопонимание достигнуто. На месте инопланетян, разумеется, могут быть и французы, и англичане, и носители языка суахили. Для письменной речи такая кнопочка уже существует: электронные переводчики встроены и в Google,и в Яндекс. А вот с живой устной речью пока никакая машина справиться не может.

Конечно, и фантастика может стать реальностью, но с одним условием: для начала надо разобраться, что такое устная речь и чем она отличается от письменной.

— После того как Кирилл и Мефодий тысячу лет тому назад создали славянскую азбуку, язык очень сильно изменился, — говорит автор и главный идеолог проекта, доктор филологических наук Александр Асиновский. — Изменилась его фонетическая природа. Мы сохраняем традиции письменности, но говорим как в известной английской поговорке: «Пишем “Манчестер” — читаем “Ливерпуль”».

— Вы хотите сказать, что речевая практика строится по иным грамматическим схемам, чем речь письменная?

— Я осмелюсь предположить, что по другим. Мы еще в самом начале пути. Еще год назад я вообще не знал, какой у современного человека словарный запас. Не тот, который в словарях записан, а тот, которым мы реально пользуемся.

Слово «реально» — повседневный кошмар питерских лингвистов. То, с чем им приходится иметь дело в проекте «Один речевой день», обнаруживает чудовищную истину: мы говорим не по тем законам, которые описаны в классических учебниках.

Вот кусочек расшифровки: «здрасть / отдел кадров уже закрыт? ага / сёння же пятница / они... они-и... до полтретьего / а то и... до двух // они же почти без обеда работают // я грю / кадры почти без обеда работают / поэтому щас они закрыты / пятница же… ну... хошь ночуй / хошь уезжай». Можете ли вы с точностью сказать, что понимаете, о чем здесь речь? Зато какой материал для словаря редуцированных форм русской речи! Все эти «здрасть», «сёння» и «грю» так выразительны, как будто их произносят с театральных подмостков. Но это совсем не театр, это наша жизнь.

О том, что устная речь отличается от письменной, догадывались уже давно. Тот самый академик Щерба, рядом с которым мы сейчас стоим, еще в начале XXвека утверждал: если мы начнем изучать устную русскую речь, мы получим другой язык.

— В этом подходе есть правда, — соглашается Асиновский, — приходится отказываться буквально от всего, чему тебя учили. Филология вообще достаточно традиционная наука. Но наша эмпирика постоянно выбивает почву из-под ног. У нас работают люди, которым интересно добывать новые знания, а не пребывать в ситуации защищенного цехового профессионализма.

Анастасия Рыко как раз из тех, кто не боится нового знания.

— Понимаете, результаты расшифровок напоминают хаос. Практически все традиционные единицы, с которыми мы, лингвисты, привыкли иметь дело, совершенно не работают: ни фонемы, ни морфемы, ни предложения. Ничего этого нет! Мы приходим к полной деструкции всех известных моделей, в рамках которых вообще можно что-то описывать. Наша задача — попытаться создать некоторую новую модель.

Лев Щерба строго косится на Анастасию, но та полна энтузиазма.

— Мы пытаемся описать звучащую речь как неизвестный нам язык. Вот допустим, мы приехали к папуасам, они говорят на каком-то языке, и мы слышим некий звуковой поток. Собственно говоря, это опыт полевой лингвистики. Мы изучаем звуковой поток.

Окончание, где ты?

Звуковой поток похож на Ниагарский водопад. Современные технические средства вроде голландской программы Praatпозволяют звук не только услышать, но и увидеть. Лохматая дорожка на экране — осциллограмма того, как мы говорим. С ее помощью можно, например, посчитать длительность и отследить качество произносимого звука. На слух это уловить почти невозможно. Если, конечно, вы слушаете не Юрия Левитана, говорящего в микрофон свое знаменитое «ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО». Но попробуйте сказать быстро фразу: «Молоко сегодня вкусное». А теперь попытайтесь определить, что вы произнесли вместо орфографических «о» и «е»? Да черта с два! А с программой — пожалуйста.

— Вообще-то эталонным для любого языка считается так называемый полный тип произнесения, — объясняет профессор Асиновский. — ВОТ КОГДА Я С ВАМИ СЕЙЧАС ГОВОРЮ — медленно, с паузами, четко артикулируя все слова, — это и есть полный тип. В нем можно легко найти любую фонему, и эта фонема будет соотнесена с определенной частью слова, то есть с той грамматикой, что в учебниках прописана. Но в нашем материале ничего подобного нет вообще.

Наш язык предполагает, что слово кроме корня состоит из целой кучи морфем — разнообразных суффиксов, приставок, окончаний. Слушая Левитана, мы можем точно сказать, из каких морфем состоит и в какой форме употреблено то или иное слово. И падежи, и роды, и числа, и прочее грамматическое богатство в его исполнении отлично слышно.

Однако результаты фонетического анализа доктора Асиновского и его группы обнаруживают, что до Левитана нам, мягко говоря, далеко. Вместо суффиксов и префиксов в живой устной речи — каша из сильно редуцированных, то есть ослабленных до неузнаваемости звуков, которая только намекает на присутствие здесь некой классической морфемы.

— Вот, к примеру, фраза из спонтанного монолога: «Я запомнил ее на всю оставшуюся жизнь», — с академическим достоинством продолжает Асиновский. — Возьмем из нее кусочек — «всю оставшуюся». Обнаруживается, что конец первого слова сливается с началом второго и вместо идеального сочетания двух гласных «у а» слышен однородный гласный, что-то вроде «ё». Если фрагмент вырезать и дать прослушать, у вас и сомнений никаких не возникнет: это «ё». И гласный на стыке слов довольно короткий. А там ведь и словесное, и фразовое ударение! По классике там должно быть не меньше 200 миллисекунд звучания и, конечно же, неоднородный гласный. Должно быть. Но этого нет, причем нет сплошняком!

Профессор Асиновский уже растерял свою академическую величественность и говорит яростно и страстно. У всех сорока информантов все стыки слов звучат совершенно одинаково. Причем неважно, сколько гласных сталкивается на границах слов: две — так две, четыре — так четыре. Все равно на месте их столкновения будет звучать некий невнятный гласный длительностью примерно 100 миллисекунд. И где тут, позвольте спросить, окончание или суффикс?

Исчезает и различение безударных гласных. Все стянуто в нечто короткое и однородное. Например, осциллограмма четко показывает, что различий между окончаниями в словах «рыжий» и «каждую» в естественной речи просто нет. О грамматических формах того и другого мы просто догадываемся.

Редукции, то есть ослаблению, подвергаются не только гласные. Согласный звук «j» (что-то вроде «й») в окончаниях прилагательных типа «синий», «синяя», похоже, и вовсе безвозвратно исчез. Та же участь постигла и предлоги, и сложные составные суффиксы. Во фрагментах типа «который у них» нет ни окончания «ый», ни предлога «у». А в слове «обворовывал» на месте сложной комбинации суффиксов «ов», «ыв» и «а» слышится невнятное «ав» непонятного происхождения.

Китайский акцент

Число грамматических форм, используемых в устной речи, сведено к довольно смешному минимуму. Наиболее употребителен именительный падеж. Присутствуют еще родительный и винительный. К примеру, по статистике на тридцать употреблений «человек» приходится только одно «человеком». А формы множественного числа творительного падежа вообще услышишь в редчайших случаях.

Из глагольных форм чаще всего встречается прошедшее время типа «говорил» и «говорила». А уж всякие там причастия, деепричастия, сложные будущие времена и прочая великая грамматика используются гомеопатически мало.

— Понимаете, что получается?! — со страстью восклицает Асиновский. — Когда мы пытаемся найти в естественной речи флексии, мы ищем то, чего нет. Для того чтобы понять, какие там фонемы, нам сначала нужно понять, что сказано. Понимаете? Сначала понять, а потом найти фонемы. Тогда у нас и части слова появятся, и звуки правильные. Но они появятся потом. А сначала нужно понять. О чем это говорит? — риторически вопрошает он.

Я что-то мычу в ответ. Асиновский машет рукой и чеканным голосом первооткрывателя отвечает сам:

— Это говорит о том, что в естественной русской речи грамматические значения с помощью окончаний и суффиксов больше не реализуются! Ну реально нет этих самых флексий, они в природе не встречаются. Их невозможно услышать, их невозможно вычленить.

Нелингвисту понять всю глобальность этого умозаключения довольно трудно. Но если Асиновский прав, нам грозит что-то вроде грамматической революции. Русский относится к синтетическим языкам, где значение и грамматическая форма выражены в пределах одного слова. Однако, изучая письменную речь последних десятилетий, специалисты всерьез опасались, что русский движется в сторону аналитизма, то есть стремится разделить грамматическое и лексическое значения.

Работы Асиновского и его коллег приводят к совсем другому выводу: русский язык в его устной форме постепенно становится изолирующим, то есть сокращает смысл слова до одного корня. Самый изученный изолирующий язык — китайский. Там все смыслы выражаются ничем не отягощенными корнями. Например, если я представлюсь незнакомому человеку, правильная синтетическая русская фраза может звучать примерно так: «Меня зовут Ольга, я работаю в “Русском репортере”». Если бы оказались правы «аналитики», мне бы пришлось представляться примерно так: «Мое имя есть Ольга, я являюсь сотрудником редакции журнала “Русский репортер”». Но в реальной жизни я говорю так же, как и все журналисты в России: «Ольга. “Русский репортер”». Именно так и говорят китайцы.

Самые частые слова

В аудитории, где мне обещали показать результаты расшифровок, скачут шестилетние мальчонка и девчонка.

— Здравствуйте, — важно говорит мальчонка, — я Тимофей Сергеевич.

— А я Надежда Григорьевна, — смущается девочка.

— Мы играем в суд, пожалуйста, вы нам не мешайте, — строго велит Тимофей Сергеевич.

— Тут у нас детский проект, — шепотом сообщают Анастасия Рыко и Татьяна Шерстинова, тоже кандидат филологических наук, работающий над проектом «Один речевой день». Мы удаляемся в уголок и возвращаемся к взрослой теме.

— Понимаете, — начинает объяснять Татьяна, — есть слова, которые, как нам кажется, мы постоянно используем. А на самом деле мы их вообще не употребляем. А вместо них говорим «вот», «блин» или что-то подобное.

Частотный словарь естественного русского языка при современной технике делается довольно просто: из расшифрованных текстов выбираются все слова и ранжируются по частоте повторов.

— Самое часто встречающееся слово — «я», — рассказывает Татьяна и добавляет: — Что неудивительно.

В самом деле, когда англичане лет двадцать назад запустили у себя аналогичный проект, у них тоже на первом месте оказалось «I». И это единственное, что нас с ними роднит.

— Угадайте, какое слово по частоте у нас на втором месте? — хитро спрашивает Анастасия.

Я подозреваю подвох и говорю первое, что приходит в голову:

— Допустим, «вот».

— Не-е, — смеются девушки.

— А какое?

— «Не-е»!

Не, вы поймите лингвистов правильно! Мы, русскоговорящие папуасы, вовсе не склонны к тотальному отрицанию всего и вся. Не, честное слово, не склонны! Просто для нас, как выяснилось, «не» — это вполне традиционное начало фразы. Если вам нужно, чтобы вас услышали, безотносительное «не» вырвется у вас рефлекторно. Даже если вы хотите сказать, что ваш собеседник прав. Не, реально, так поддерживается диалог по-русски.

В английской естественной речи все оказалось вполне ожидаемым. На первом месте сакраментальное «I», на втором не менее сакраментальное «you», на третьем «is». Англичане — люди простые и говорят именно то, что хотят сказать. Нет — так нет, да — так да.

По-русски все сложнее. Больше половины слов, используемых в естественной речи, не значит вообще ничего. В мировой лингвистике существует термин «дискурсивная лексика», или пустая форма. Это что-то вроде «э», заполняющего речевую паузу, или того же «вот» — слова, позволяющие установить контакт с собеседником. Но это вовсе не слова-паразиты, с которыми традиционно борются блюстители чистоты русской речи. Именно с их помощью, то есть дополняя слово мимикой, интонацией и жестом, мы передаем смысл. Понимаете? Мы передаем смысл словами, лишенными смысла!

Смотрим статистику. Первый полноценный глагол в частотном словнике — «знаю» — стоит на 40-м месте. Ни одного полноценного существительного в списке 150 самых употребительных слов не обнаружилось. Зато есть «блин» (85-е место), «типа» (118-е место) и, наконец, сакраментальное «бл…ь» — на 116-м месте.

— Вот пример, который я очень люблю, — говорит Татьяна. — Это расшифровка речи фотографа, очень образованного человека. Здесь у нас момент, когда он разговаривает с клиентом. Вот посмотрите: на 48 слов только 10 имеют смысл.

Татьяна открывает соответствующий файл. Так вот, оказывается, как мы говорим:

«А вот (э-э) на... н... вот наше вот это вот (э-э) вот это вот / вот тут / тут сложнее гораздо / да // потому что / значит / я вот вот (э-э) вот эти / ну в принципе / значит / ну / п... по моим / понятиям значит / я же не отличу так скажем / таджика от узбека что называется / да да да // да?»

— Позвольте, — я пытаюсь сделать хоть какие-то выводы из всего услышанного, — может быть, все это личные стилистические особенности данного говорящего? Но тогда все еще хуже. Для каждого придется придумывать свою собственную грамматику, фонетику и прочее?

— Вовсе нет! — в один голос отвечают Татьяна и Анастасия. — Понимаете, мы в огромной степени говорим шаблонами. Именно шаблоны покрывают очень большой процент речи. Как раз индивидуального мы встречаем очень мало…

— Та-а-ак, — доносится из другого конца комнаты, где по-прежнему активно действует «детский проект».

— И как же это у вас украли эти деньги? — строго вопрошает Тимофей Сергеевич.

— Ну, видите ли, — скромно ответствует Надежда Григорьевна, — я пришла в магазин, достала кошелек, тут вот их и украли…

— Так, понятно. Следить надо за кошельком, гражданочка! — Голос Тимофея Сергеевича делается по-отечески укоризненным.

— Слышите? — шепчет, смеясь, Татьяна. — Это же они не сами придумали. Где-то услышали. Вот и мы так говорим. Мы не придумываем язык, мы его берем от родителей, из телевизора, от приятелей. Где-то услышали, нам понравилось, мы повторили. А потом уже начинаем как-то синтезировать, варьировать. Для человека язык — это цитата.

«Это не хаос, это просто неизвестная организация»

Возвращаюсь в кабинет к идеологу и отцу-основателю «Одного речевого дня» доктору Асиновскому. У меня куча вопросов. Во-первых, если наша устная языковая реальность так печальна, то что же остается от русской языковой нормы, за которую до сих пор мы в редакции «Русского репортера» жизнь клали?

— Знаете, — после долгой паузы говорит Александр, — из этого эксперимента у меня родилось ощущение, что к двум известным болезням, дисграфии и дислексии, нужно добавить третью — дислингвию, утрату языка вообще, переход на язык жестов, принципиальный уход от слова. Такое количество разрушенного смысла или откровенной лжи культура не выдерживает. Возникает такая речевая практика, когда слова уже не найти — где это слово?

— Это вы сейчас говорите в пылу полемики или констатируете научно установленный факт?

— Я, конечно, говорю с пафосом и, разумеется, несколько утрирую. Для научных выводов пока путь маловат.

— Но если все так плохо, может быть, речь — это вообще не язык, а только некие сигналы, которые мы посылаем для понимания идеального смысла, существующего в сознании?

— Это у вас сейчас платоническое настроение, — смеется Асиновский. — Есть идея и вещь, есть сущность и проявление. Вы про это говорите? Но ведь тогда нам нужно будет допустить, что мы с вами не обмениваемся звуковыми волнами, а общаемся на ментальном уровне. А если все-таки обмениваемся, значит, мы должны уметь работать не только с идеальным, но и с реальным звучанием. Нужно найти идеальное в реальном.

— Есть старый анекдот про зэков, которые сидят в камере и рассказывают друг другу байки: «Номер один, номер четыре» — и все смеются. Не может ли устная речь быть просто отсылкой к некоему заведомо известному образцу?

— Не просто может — она обязательно является отсылкой к литературной форме языка. Мы понимаем то, что говорим, и можем это записать. Но тут можно обойтись и без Платона. Это все-таки не методология. Нам просто надо научиться работать с реальными сущностями. Мы очень плохо знаем реальные сущности языка, которыми пользуемся в устной форме, — вот в чем дело. Как мало языку нужно, чтобы состоялась коммуникация? Сколько на самом деле нужно падежей, флексий, правил, чтобы передать смысл? И сейчас, когда появились технологии, было бы странно, если бы мы не попытались ответить на эти вопросы.

— Практика устная и практика письменная не зависят друг от друга? Или окончания и суффиксы обречены на вымирание? Неужели мы больше не будем учить в школе падежи существительных?

— Поймите, письменная традиция зависит от того, каким образом устроена культура. Как люди относятся к традициям. Вот, например, японцы начали проводить свои проекты «Один речевой день» чуть ли не сразу после войны. Они каждый год анализируют триста речевых дней трехсот японцев и производят реформу: отмониторили какие-то изменения — и вносят коррекцию в грамматику. Японцы вообще странные люди. Они все время поправляют свою норму. Но это же полная, я бы сказал, распущенность — с нашей точки зрения!

— Устная речь не может быть полным хаосом. Должна быть какая-то структура.

— Хаос не имеет бытия, вы правы. И это не хаос, это просто неизвестная организация.

— Тогда в каком отношении эта организация находится к классической русской грамматике?

— Я бы не хотел противопоставлять устную стихию и эту болезненную дислингвию русскому языку в его письменной форме. Это просто разные ситуации. Мы ведем себя в разных ситуациях по-разному, и это нормально для культуры. В общем, вы легко можете нам сказать: «Ребята, вы чем занимаетесь? Это же не русский язык». И мы сможем ответить только одно: «Да, пожалуй, это не русский язык». Но поймите, устная речь — это тот же язык и та же грамматика, только в ней реализованы возможности, которые не являются украшением этого языка. В языке вообще невозможна ошибка. Ошибиться можно только с точки зрения нормы. Но ведь норма — это только соглашение, не система. Мы не создадим никакой отдельной грамматики — будет просто более полная грамматика русского языка, будет языковое зеркало, в которое можно посмотреть и сказать: мы сейчас говорим так.

Автор: Ольга Андреева
"Русский репортер", 29 сентября 2010, №38 (166)

Транспорт и техническое обеспечение. Новостная служба.
Семинар по УП
интерактивная мультимедия
День 1.
Введение в УП и УПС - лекция 2 часа
-семинар-практикум УПС – отработка навыков - 2 часа
-Семинар-практикум последовательный перевод с листа на РЯ – 2 часа
День 2
Евростандарты УП (кинофильм) – лекция 2 часа
-семинар-практикум (ПСЛ на ИЯ) – лекция 2 часа
-навыки УПС. Перевод под запись с ИЯ – 2 часа, деловая игра.
День 3
РЯ и УП семинар-круглый стол 2 часа
-практикум – последовательный перевод кратких выступлений – 2 часа
-практикум - последовательный перевод выступлений и речей – 2 часа

Подведение итогов. Вручение сертификатов – 1 час
На семинаре можно приобрести последние учебники по УП (книги и электронные версии)
Подарок участникам – «Евросоюз по УП» 40 страниц на английском языке.

Уважаемый Андрей Павлович!

Пользуясь случаем, хочу ещё раз поблагодарить Вас за участие в нашей ежегодной международной научно-практической конференции "Язык и коммуникация в контексте культуры", которая состоялась вот уже в шестой раз.

Приглашаем Вас, Ваших друзей и коллег принять участие в следующей, седьмой конференции в 2012 году.

Информация о регистрации скоро появится на нашем сайте lctcrus.rsu.edu.ru

До скорой встречи!

Forum est mort! Vive le Forum!
Итак, общероссийский переводческий форум в Санкт-Петербурге стал историей: дискуссии, встречи, обсуждение проблем переводческого сообщества перешли в этап обдумывания и виртуального общения участников, заимевших новых друзей и единомышленников.
Все эти более четырех сотен участников – от Магнитогорска до Калининграда плюс дальнее зарубежье уехали с чувством «усталые, но довольные» и надеждой на следующую встречу в 2012г. – возможно, в Казани.
Лично мне было приятно, когда проходили незнакомые мне люди и благодарили за учебники, по которым учились в своих вузах и странах, приглашали приехать, тепло отзывались о выступлениях, особенно о ретроспективе УП в нашей стране в XX-XXI вв. Спасибо – и обещаю новые интересные книги и выступления в печати, на сайте и «живьем» - у вас.
Приятно было и говорить на Дне открытых дверей в Высшей школе перевода Санкт-Петербурга вместе с Н. Мюлем, легендарным переводчиком Советского Союза, ставшим истоков организации переводческого дела в Европе. Любопытно, что говорили мы об одном и том же, обращая внимание на «более точное» владение родным языком, уровне эрудиции и фоновых знаниях, падении интереса к политике, истории и географии, о важности освоения переводческой скорописи – неотъемлемого атрибута профессионала. Обмен опытом, полемика озвучивание разных точек зрения обогащает участников дискуссии и дает толчок развитию науки и практики.
Это главный итог форума – грандиозного проекта под стать Вавилонской башне. Но, в отличие от предшественников, форум увенчался успехом.
T&L News Agency ©2011

Общественность заинтересована…
В октябре в одном из военных вузов г. Москвы на переводческом факультете состоялась презентация учебника М.Ю. Бродского «Профессиональный устный перевод» (спонсоры проекта переводческое бюро «Туриански&Вольфсон. Эксперты перевода»)
Преподаватели перевода с интересом выслушали рассказ о современных методах обучения устному переводу, особенно конкретные рекомендации по организации защиты по УП на начальном и продвинутом уровне.
T&L News Agency ©2011