Предлагаем вашему вниманию новые поступления из МГЛУ:

Потапова Р.К.,Михайлов В.Г.
"Основы речевой акустики"

Наш адрес: г. Москва, ул. Остоженка, д. 38, МГЛУ
телефон для справок: 8-499-245-27-39

Предлагаем вашему вниманию новые поступления из МГЛУ:

Юшина Е.В., Некрасова Т.П., Чиркина М.И., Зубанова И.В.
Учебник английского языка
«Практика профессионального перевода.
Социально-экономическая тематика»
Части 1 и 2

Потапова Р.К., Михайлов В.Г.
«Основы речевой акустики»
Учебное пособие

Гасанбекова Т.И., Захаров Г.Ф.
«Русско-арабский разговорник»

Наш адрес: г. Москва, ул. Остоженка, д. 38, МГЛУ
телефон для справок: 8-499-245-27-39

МОРОЖЕНОЕ ПО-РУССКИ (часть 2)

Улучив момент, спросил я Жана : как же так нелогично получается. В Париже жена и сын. А в Кукуеве любовница?
- Очень даже логично, - отвечает Жан. – Мы с Наташей прекрасно проводим время. Я куплю ей подарок. Мы расстанемся хорошими друзьями. Кому от этого плохо? Или мне – здоровому мужчине - в России онанизмом заниматься?
- Но разве нет у тебя моральных ориентиров, системы ценностей?
- Система ценностей? Есть!
Жан достает бумажник, вынимает несколько фотографий.
- Вот жена и сын – смысл моей жизни. Вот мой дом, вот машина. А вот кредитная карточка к моему счету в банке. Это и есть мои ценности. – Жан поглаживает себя по красивым усикам и улыбается.
– А разве я сам по себе не ценность? Или любить себя – это грех смертный?

……………………………………………………………………..

Вечер. Холл. Карты надоели. Мы сидим просто так, вспоминая разные разности.
- Она была как черный алмаз, - задумчиво говорит Патрик, о своей последней пассии в Африке. – А как трахалась! Когда я кончил, мне показалось, что у них в Камеруне свершилась социалистическая революция.
Он облачён в свои экзотические трусы. Это любимый предмет его гардероба. Трусы ядовито-зелёного цвета. На трусах изображены пары фигурок, совокупляющиеся в самых разных позах. Не трусы – а пособие для новобрачных.
Патрик чешет себя по голому животу. Руки спускаются все ниже и ниже. Вдруг он весь застывает и медленно подносит руки к глазам. Долго и очень внимательно изучает ногти больших пальцев. Затем сдавливает их друг против друга. Раздаётся еле слышный щелчок. Глаза Патрика округляются.
- Чёрт! Что это?
Петер равнодушно поворачивает к нему голову.
- Вошь лобковая, - объясняет он.
- Не может быть! Я соблюдаю гигиену половой жизни! Это от русских простыней!
- От русских блядей, - уточняет Петер.
- Боже мой! Что за страна?! Хуже Камеруна! На черта я сюда приехал! Ведь босс предлагал мне Аргентину. А я, дурак, соблазнился на русскую экзотику… Что делать, Петер?

Не говоря ни слова, Петер уходит в свою комнату и вскоре возвращается. В руках у него плоский пузырек темно-синего цвета. Он протягивает пузырёк Патрику.
- Вот хорошее средство. Помажь где надо. Но сначала побрей это место. Пощиплет немножко …

Патрик удаляется в ванную комнату. Через несколько минут раздается истошный вопль и голый Патрик пулей вылетает из ванной. Он мечется от стенки к стенке. Детородный орган, большой и красный, направлен решительно вверх. Проклятья на пяти языках потрясают комнату.
- Акира, постереги дверь, - командует Петер. – Не дай Бог в общежитие вырвется. Скандала с русскими не оберёмся!

Патрик гарцует, как необъезженный мустанг. Акира сторожит дверь. Жан тихо смеется. Петер сидит молча, а я смотрю и думаю, что мы – русский, немец, японец, француз и англичанин – живём очень дружно и весело.

………………………………………………………………………..
Рабочий день кончается. Ко мне подходит дядя Ваня.
- Сергей, зайди в конторку. Тебя к телефону.
- Кто там?
- Зайди, тебе говорю.

Захожу. Беру трубку.
- Сергей Н.?
- Да, это я.
- С вами говорит опер. уполномоченный КГБ майор Орлов.
(Вот и началось, - подумал я).
- Нам необходимо встретиться.

Спросить – зачем – более чем глупо. Сказать, что не хочу – все равно что подписать заявление об увольнении.
- Где и когда встречаемся?
- У вас четверг свободен?
- Да.
- В десять выйдете из общежития на дорогу. Повернёте направо и пройдёте метров триста. У обочины будет стоять ГАЗ-69. Там вас будут ждать.
- Хорошо, договорились.
- Всего доброго.
- До свидания.

…………………………………………………
Четверг. Вечер. Выхожу один я на дорогу…

Пройдя метров триста, вижу съехавший с дороги ГАЗик. Дверь открывается, я залезаю вовнутрь. Водитель оборачивается ко мне, протягивает руку:
- Майор Орлов.
- Переводчик Н.
- За вами никого не было?
- А кто бы мог быть?
- Всякое случается. Надо быть начеку.

Майор оглядывается по сторонам.
- Как жизнь? Как работа? Как поживает ваш интернационал?
- Нормально поживает. Даже весело.
- Чем интересуются господа? С кем встречаются?
- Интересуются русскими женщинами. С ними же встречаются.
- Это понятно. А нет ли у них более специфических интересов?
- Каких, например? Где наши военные аэродромы и атомные подлодки?
- Не будем шутить над серьезными вещами. Мы отказались от стереотипов холодной войны, но не от фактов жизни. А факты таковы, что мы живём во враждебном окружении. Западные спецслужбы не оставили надежды уничтожить нашу страну. Не обязательно путем ядерной атаки, хотя империализм способен и на это.

Майор рассказывает мне о возможных происках империализма в нашем медвежьем углу. Я смотрю на его неглупое симпатичное лицо и думаю – как он на этом месте оказался? Кончил институт и отслужил армию. Это обязательно. Наверное, не хотел прозябать всю жизнь на заводе за мизерную зарплату. Вот и пошёл в органы. Это почетно и престижно. И хорошо оплачивается. В младые годы он выйдет на гарантированно высокую пенсию, в то время как сверстники будут еще долго-долго работать за крошечную зарплату. Правда, в любой момент его могут в такую дыру услать, откуда, дай Бог, только бы живым вернуться. Но за всё, как известно, надо платить. И лучше об этом не думать.

- Что за люди ваши подопечные? – спрашивает майор.
- Очень разные люди, - отвечаю я. – И совсем не такие как мы.
- Вот именно, что не такие. Поэтому мы должны знать о них всё. Будьте бдительны. В случае чего – дайте сигнал немедленно.
- Дам.
- Может, у вас какие просьбы есть? Пожелания?
Я заколебался.
- Не смущайтесь, - подбадривает майор. – Говорите что вам нужно.
- Водки хотелось бы. Кругом талоны, визитки, списки. Я из другого города, мне тут и сто грамм не продадут. А после работы с ребятами хотелось бы немного расслабиться.
- Нет проблем. Зайдите завтра в управление. Только так, чтобы никто не видел. Будет вам водка. Платить не надо. Под водочку хорошо язык расплетается. Только сами не напейтесь.
- Не напьюсь. Ученый уже.
- Тогда до свидания.
Я жму в темноте протянутую мне руку.
………………………………………………………………………


Жара. Этот маленький городок, конечно, не Каир, но вот уже который день солнце жжёт здесь нещадно и почти по-африкански. В центральной России такое иногда случается.

Мы идем с Акирой по улице. Пить хочется.
Перед нами киоск. От киоска вытянулась длиннющая очередь. Наверное, впервые за последние двести лет в этом провинциальном городке появилось мороженое.

- Хочу мороженое, – говорит Акира.
Мы становимся в очередь. Она движется страшно медленно. Люди потные и злые. От головы очереди отходят счастливчики с кулечками. Тут же начинают поглощать сладкую холодную массу.

Расталкивая очередников, к окошку пробивается рыжий верзила.
- Ты куда прёшь без очереди?
Верзила прищурился. Левой рукой сгрёб за ворот любознательного товарища. Кулак правой руки ткнул ему под нос.
- Ты что-то сказал? Или мне послышалось?
Очередь молчит.
- Мне - два, – говорит верзила.

Мы ждём дальше. По ноздрям бьёт запах человеческого тела.
Невдалеке останавливается большая и сильно побитая иномарка.
Выходит молодой человек. Через раскрытую рубашку виднеется толстая золотая цепь. Не спеша, направляется к окошку. Очередь почтенно расступается. Цепоносец сует в окошко купюру. На пальце кольцо-печатка величиной с куриное яйцо.
- Кто такой? – спрашиваю я соседа по очереди.
Сосед смотрит на меня удивленно? Не местный что ли?
- Это Аркадий!
Легендарного Аркадия я не знаю. Но, надо полагать, в этом городке эта фигура видная.

Аркадий берет целую коробку мороженого. Хлопает дверь машины. Подвоняв выхлопным газом и обдав нас пылью, побитый BMW удалился.

Господа хорошие! Так нам мороженого может не хватить! Я подхожу к голове очереди, выискиваю лицо, которое мне кажется наиболее симпатичным.
- Дорогой, прости Христа ради. Я тут с другом стою. С иностранцем. Он из Японии приехал. Можно я впереди тебя встану? Я только одну порцию возьму. Только для него. Можно, а?

Лицо на секунду задумалось.
- Валяй! Бери две.
И вот я у заветного окошка. Вынимаю из кармана скомканные деньги и слышу:
- Ты куда, сука, влез?
Я оборачиваюсь.
- Товарищи, я попросился. Меня пустили.
- Кто?
- А вот товарищ.
- Этот что ли?
Товарищ испуганно молчит.
- Гони его! - Кричит кто-то из очереди.
- Ребята! Граждане! Товарищи! Я не себе. Я для иностранного ГОСТЯ.
- А он чем лучше? Пускай постоит, пожарится. Закон для всех одинаковый.
- Ребята, давайте гостеприимство проявим. Он работник отличный. Он тут завод строит.
- Пускай проваливает! Понаехали тут. Россию разграбили. Проваливай! И китайца своего забирай.
- Он японец.
- Один хер.

И тут меня понесло.
- Мать вашу в лоб! Вы бы такими принципиальными на работе были. А то только водку жрать! Работать вас дубиной не заставишь!
- А ты кто такой? Ты что нас учишь? Петро, ёбни ему в глаз! Пусть заткнётся.
Кто-то исполняет просьбу трудящихся и наносит мне мощный удар прямо в нос. Я отлетаю в придорожную пыль. В глазах мутнеет от ярости. Руки инстинктивно ищут что-нибудь твёрдое, и, кажется, находят. Мать вашу.… Сейчас я способен на всё. Сейчас я вам покажу....

Но кто-то сзади перехватывает меня пополам и волочет в сторону. Это Акира. Я пытаюсь вырваться. Но японский бог этого парня силой не обидел…
- Я не хочу мороженое, - горячо дышит он мне в ухо. - Я ничего не хочу. Пойдём домой…

Мы идём в гостиницу. Я не могу сдержать слез. Акира хлопает меня по плечу, говорит что-то. Я часто слышу слово kokoro. По-японски это значит «душа, сердце» и «душевные переживания».

В гостинице нас встречает Патрик.
- Что случилось?
Я молчу и только вытираю кровь из носа. Акира объясняет. Желваки бегают по скулам Патрика.
- Пошли, разберёмся.

Поверх зеленых трусов он надевает джинсы. Выдергивает из них ремень и застёгивает поверху.
- Сколько их там?
- Не надо, Патрик. Их много.
- Сколько?
- Не знаю. Наверное, сто…Или больше.

Патрик садится.
- Да-а-а-а…. Сегодня не наш день…
Он направляется к холодильнику. Приносит бутылку водки (подарок майора) и баночки с Кока-колой.
- Тебе набили морду незнакомые люди? Неприятно, конечно, но жить можно. Хуже, когда тебя предают люди, которых ты считал друзьями. Пей и не сомневайся во мне и Акире.
……………………………………………………………………

Автовокзал. Я уезжаю и больше мы не увидимся. Патрик и Акира провожают меня. Акира держит мой чемодан, в который я вчера затолкал их подарки : какие-то платки, банки, коробки, японские газеты и журналы.
- Мои координаты у тебя есть, - говорит Патрик. – Приезжай ко мне в Лондон в любое время и оставайся сколько хочешь.
- И ко мне приезжай в Осака, - говорит Акира.
Я знаю, что это нереально. У меня никогда не будет своих денег на поездку. А самое главное – мой выезд из моей страны определяется не моим желанием, а неизвестными мне людьми в высоких кабинетах. Я себе не хозяин.

Патрик обнимает меня.
- Береги себя. Люби жену и детей. Всё остальное – ерунда.
- Sayonara! - прощается Акира.
Я захожу в салон. Автобус трогается. Я машу рукой и вытираю слезы.
………………………………………………………..

Дома встречает меня жена.
- Вернулся, путешественник!? Как работалось?

Я целую её и устало сажусь на чемодан. Да, я рад возвращению домой, но такое ощущение, будто клок души из меня вырвали.
- Что с тобой, - вопрошает жена. – Тебе нездоровится?
- Душа болит. У нас есть дома водка?

а а когда новые серии? и может о себе пару слов7

а а когда новые серии?

МОРОЖЕНОЕ ПО-РУССКИ
(нашему интернационалу посвящается)

- Внимание! Совершил посадку самолёт авиакомпании «Американ эйрлайнз», номер рейса 507. Выход пассажиров через проход три.

Это не наш рейс. Наш самолет давно прибыл. Он привёз, а точнее, должен привезти гражданина Японии Акиру Мурату, выхода которого мы ожидаем вот уже битых два часа. Где же он застрял? Иван Петрович (которого я про себя зову дядей Ваней) волнуется не на шутку. То и дело трет платком вспотевшую лысину.
- Серега, где же он, мать его в лоб?!
- Представить не могу, Иван Петрович.

Уже дважды и за свои кровные он просил сделать объявление по аэропорту, что такого-то гражданина ждут на таком-то выходе. Безрезультатно! Я звонил в Японию. Милый женский голос на чудовищном английском поведал мне, что г-н Мурата давно уже покинул страну восходящего солнца.

- Постой, у меня же фирменная визитка есть! – спохватился дядя Ваня. Порывшись в бумажнике, он вынимает кусочек картона с иероглифами.
- Девушка, дорогая, разрешите с Вашего телефона на фирму позвонить. У нас товарищ пропал.

Он звонит. Я стою рядом и смотрю на входящих и выходящих через проход. Там граница. Туда нельзя. Там строгие пограничники и неулыбчивые девушки в униформе. Но время от времени туда снуют бойкие ребята в кожанках. Это таксисты. Один из них подходил ко мне около часа назад. Заговорщически наклонившись, прошептал на ухо: «В Москву не надо? За полсотни баксов отвезу. Дешевле не бывает». Сейчас он что-то доверительно говорит девушке в униформе. Девушка кивает головой и улыбается…..

- Всё ясно, Сергей! Он уже на фирме. Нас дожидается.
- Да где же он прошел, Иван Петрович? Я все глаза просмотрел?
- А черт его знает! Поехали!

Проехав пригороды и кажется пол-Москвы, мы приезжаем на фирму. Заходим в супер-современное здание. Стекло, бетон, ковровые дорожки. На дверях золочёные ручки-набалдашники и таблички с иностранными именами. Дядя Ваня заметно робеет. Для него, мастера с маленького заводика в российской глубинке, это первый иностранец в его жизни. У меня далеко не первый, но после длительной опалы и запрета на профессию мне вновь разрешили приблизиться к иностранцам. Спасибо Михаилу Сергеичу, Гласности и Перестройке. На дворе свобода и одна тысяча девятьсот восемьдесят такой-то год от рождества Христова.
В просторной комнате нас встречает улыбающийся японец. Приветствует на хорошем русском.
- Добро пожаловать! Меня зовут Танака. Как же Вы разминулись, друзья мои? Господин Мурата уже давно на месте. Знакомьтесь!

Из дальнего угла комнаты нам навстречу выходит невысокого роста крепко сбитый молодой господин. У него иссиня-чёрные волосы, узкие, чуть раскосые глаза. С японцами я ещё никогда не работал.

Не дойдя до меня пару метров, японец остановился и стал что-то с чувством говорить. Затем низко поклонился. Я понял, что надо реагировать соответственно. Тоже поклонился. Кажется ещё ниже, чем японец. Спиной почувствовал, что дядя Ваня последовал моему примеру. Откланявшись, японец протянул руку. Я пожал её и подумал, что японский бог этого парня силой не обидел.

- Скажите, как же он всё-таки до Москвы добрался? – спрашивает Иван Петрович у Танаки. – Мы замучались ждать его.
Танака говорит с Муратой. Последний энергично отвечает.

- Очень просто – поворачивается к нам к нам Танака. - Сошёл с самолёта. Прошёл формальности. Потом шёл-шёл какими-то коридорами. Вышел на улицу. Чемоданы тяжёлые. Встречающих нет. А тут таксист кстати объявился. Очень удобно довёз до самой фирмы.

- И сколько взял? – осмелился спросить дядя Ваня.
- 100 долларов.
Я внутренне содрогнулся. Моя двухмесячная зарплата! Хорошо, что хоть до места довёз. А то мог бы до ближайшего кювета… .
- Нам надо обсудить кое-какие технические моменты, - говорит дядя Ваня.
- Обсуждайте. Не буду мешать, - отвечает Танака.

Мы остаемся втроём. Иван Петрович берёт лист бумаги. Быстро рисует план цеха.
- Г-н Мурата, где станки ставить будем? Цех-то маленький.

Я перевожу на английский эту немудреную фразу. Акира Мурата улыбается.
Я повторяю. Улыбка ещё милей и шире.
- Eigo-wa wakarimasen.
На японском это означает «Я не понимаю по-английски».
Вот это номер! Меня долго уговаривали на этот проект, убеждали, что работать придется с английским. А японский, можно сказать, я не знаю. После нескольких лет истязающего самообучения я научился переводить японские патенты, научные статьи. Надёргал из разговорника десяток-другой расхожих фраз. Но я ни разу не слышал живого японского слова!

Дядя Ваня толкает меня в бок. Я открываю рот и впервые в жизни издаю что-то на языке самураев.
- Ватаси-тати-но коба-ва тиисай дэс. Сикан-га най.
Японец расцвёл, как ветка сакуры. Он всё понял, и выдал тираду, которая вызвала у меня легкое головокружение.
- Ладно! На месте разберемся! – говорит Иван Петрович. - Едем домой!

Едем. Гладкая, европейского типа автострада вскоре сменилась очень русской дорогой со всеми её прелестями. Время от времени нас кидает друг на друга. Акира устроился в углу и беспрерывно курит.

- Стой! – говорит дядя Ваня водителю Сашке. - Дай дух перевести.
Останавливаемся где-то в лесу. Сашка включает в нашем вездеходе неяркий внутренний свет. Дядя Ваня достаёт пластмассовую фляжку, полиэтиленовый пакет с закуской. Сашка, порывшись в бардачке, протягивает нам три вложенных друг в друга пластмассовых стаканчика. Дядя Ваня заботливо и до самых краев льёт в них из фляжки. Крепкий запах водки заполняет салон.
- Добро пожаловать на Русскую землю!
Он подает стаканчик Акире. Японец мычит. Он пить не хочет.
- Обижаешь, дорогой! – говорит дядя Ваня.
Поднатужившись, я перевожу эту фразу на японский. По-видимому, она прозвучала настолько убедительно, что японец поспешил выпить.
Я тоже вливаю в себя обжигающую жидкость, согретую где-то под боком у дяди Вани.
Стало веселей. Едем дальше…

Что за чертовщина?
Сашка резко тормозит. На дороге (условно назовём этим словом разухабистую просеку) пылает костёр. Горят сваленные в кучу автопокрышки. В кустах кто-то пронзительно свистит. Сжимается в своем в углу Акира. Он что-то шепчет.
- Nan des ka? (Что это?)
- Успокой его, Сергей. Скажи, что это просто шпана гуляет. Петров день нынче.

Моих знаний японского хватает лишь на то, чтобы объяснить, что это нехорошие люди вышли ночью погулять на дорогу. В темноте я вижу как бледнеет Акира.
К утру мы приехали. Спать!
…………………………………………………………….……
В полдень мы на заводе. Традиционный обход начальства. Я с трудом отыскиваю японские слова. Акира с ещё большим трудом находит английские.
Главный инженер – совсем молодой парень маленького росточка – энергичен и шутлив.
- Как устроились? Какие пожелания, г-н Мурата?
- Всё хорошо.
- А Вы тех. документацию привезли?
- Да.
- Наверное, в гостинице оставили?
- Нет.
- Где же она?
Я вспомнил, как несколько лет назад вез документацию для англичан из Шереметьево. Неподъёмные железные сундуки прогибали рессоры нашего микроавтобуса.
- Вот.
Акира достает из сумки обтянутый черной кожей портсигар.
- А! Знаю-знаю. Миникомпьютер, – говорит главный инженер.
- Это винчестер. Надо подключить к компьютеру. У вас есть компьютер?
Главный инженер чешет затылок.
- Поищем. На худой конец у соседей займём.
………………………………………………………………..

В цехе я взопрел. Англо-японская смесь доходит до Акиры Мураты с трудом и не всегда. Из каких-то тайников подсознания я выдергиваю то, что уже давно и намертво забыл. Иногда мы с Акирой смотрим друг на друга стеклянными глазами.
- Понятно? – спрашиваю я.
- Понятно! – отвечает он.
Я отхожу и с ужасом осознаю, что только что говорил по-арабски. Когда-то я работал в Египте…
………………………………………………………………….

Where there is a will, there is a way как говорят англичане. То есть, если по-настоящему хочешь, то способ достижения найдёшь. Постепенно и всё лучше мы понимаем друг друга. Тем более, что я не расстаюсь с ручкой и блокнотом, каждую свободную минуту учу японский, а перед сном просматриваю сделанные на работе записи. Умение переводить японские патенты тоже не оказалось лишним.
………………………………………………………..…..

В цехе его прозвали «роботом». Он весь день крутит гайки, сверлит дырки, соединяет провода. Изредка выбегает из цеха покурить. Наши рабочие смотрят на него, приговаривают: «Теперь понятно, почему японцы так далеко ушли. Вон как работают!» «А вам кто мешает?» – спрашиваю я. «Да если бы нам так платили, мы бы тоже работали». Мне трудно с этим согласиться.

Для Акиры Мураты фирма Кёку Кикай – родимый дом. Когда он говорит о ней, кажется, его глаза увлажняются. Спроси его – пойдешь в огонь за Кёку – ответит Акира : «А где огонь?»
Дома у него осталась трёхмесячная дочь. И у меня тоже. Он мне показывал плотную, залитую в прозрачную пластмассу цветную фотографию. Он с женой и ребенком. Я показал ему такую же свою. Чёрно-белую и слегка помятую.
……………………………………………………
Через неделю (ура-ура!) приехали Патрик и Жан. Первый – здоровенный детина за два метра. Воплощение жизнелюбия и радости. Второй – стройный парень с усиками.

Первое, о чем спросил меня Патрик, прибыв на место временной дислокации
- Как тут у вас с женщинами? Имеются?
- На любой вкус! – уверенно заявил я.
- Учти, я предпочитаю блондинок, - сообщил Патрик

До сих пор не знаю какой он был национальности и какой язык был для него родным. Родился он в Эльзасе, где кроме французского говорят по-немецки. Служил десантником в НАТОвских войсках в Германии. Последние годы жил в Лондоне с женой-англичанкой, жизнь с которой не задалась. Хотя в России он уже во второй раз, эта страна для него по-прежнему полна сюрпризов.

На трёх языках он говорил свободно. Еще два выучил из интереса. Его рабочая специальность – слесарь наладчик.
………………………………………………………………..….

Потом приехал немец Петер. Сосредоточенный неулыбчивый господин, годившийся нам в отцы. Весь рабочий день он молча перебирал электронные платы. Иногда тихонько напевал. Когда я спросил есть ли у него дети, он ответил: «Личные вопросы - после работы».
………………………………………………………………
Жан обтачивает валики на шлифовальном станке. Каждой проходящей девушке он улыбается. Иногда снимает защитные очки, что-то говорит. Если встречает непонимающий взгляд, вынимает из нагрудного кармана блокнот и что-то рисует. Потом уходит в бытовку, возвращается с маленьким сверточком. Девушка кивает головой. Оба довольны. Жан надевает очки и продолжает работать.
…………………………………………………………....

Патрик лежит под станком. Из-под станины торчат его длиннющие ноги. В руке гаечный ключ. На поясном ремне – аудио плеер. В ушах – микронаушники.
- Что у тебя за музыка? – спрашиваю я, когда он вылезает и садится на пол.
- Послушай.
По барабанным перепонкам бьёт оглушительный марш.
- Научная организация труда, - объясняет Патрик. – Повышение производительности. Снижение усталости.
- А начальство разрешает?
- Начальству от меня нужна работа. А мне это помогает работать. Слушай, а что это за картина на стене?
Он указывает на огромный портрет Ленина и аршинные буквы, утверждающие, что решения такого-то съезда партии будут выполнены.
- Это Ленин.
- Кто такой?
- Вождь международного пролетариата.
- Зачем он здесь?
- Научная организация труда. Повышение производительности. Снижение усталости.
- Глупость это, - говорит Патрик. – Надо людям деньги платить. Тогда работать будут.
- Люди работают.
- Тогда отчего в магазинах пусто?
- Не знаю.… У нас всегда так.
- Дармоедов много. Начальников – плюнь, не промахнёшься. И каждый норовит себе урвать.
- У вас не так?
- Считай, что так же. Себя никто не обижает. Но у нас, если ты лучше работаешь, ты лучше живёшь. А у вас стадо бездельников ходит по цеху и никого нельзя уволить. А как работают? Разве их сравнишь с Акирой?
- У нас есть хорошие работники.
- Есть, конечно. Но что они имеют? То, что начальник с барского стола бросит? Пойми, если у человека нет эгоистической заинтересованности в работе, то не будет и полной отдачи. Такова природа человека и на этом надо строить экономику, а не на портретах на стенке. Сколько ваши рабочие зарабатывают?
- По-разному.
- Но первый и самый жирный кусок берет себе начальник?
- Непременно.
- Почему? Он ценный работник? Умный руководитель?
- Как правило, дурак. Но хитрый.
- Так почему же он на этом месте?
- Не знаю. У нас всегда так….
Патрик пристально смотрит на меня. Он думает. Наконец, он произносит свою мысль вслух.
- Скажи, ты на меня «стучишь»?
- Что ты имеешь в виду?
- Именно то, что говорю. Только не надо врать. Не выношу лжи.
- А ты как полагаешь?
- Я не полагаю. Я уверен, что все вы – русские переводчики – подсадные утки. Вас к иностранцам близко не подпустят без предварительной обработки КГБ. Я же враг. Я приехал выведать, где тут у вас военные аэродромы и атомные подлодки. А вы знаете язык иностранцев и вам поручено разгадать их коварные замыслы и заглянуть в тёмную душу. А потом отчёт написать и офицеру госбезопасности сдать. Где Ваш ответ, Сэр?
Я указываю рукой на портрет Ленина и привожу его цитату, которую помню еще со школы:
- Жить в обществе и быть свободным от общества невозможно.
- Это правильно, - соглашается Патрик и исчезает под станком. Вынырнув оттуда через минуту, он почти серьезно добавляет:
- Про меня можешь ещё сообщить, что, любимая позиция при совокуплении – заход сзади. А из спиртного предпочитаю русскую водку с американской Кока-колой.
Патрик довольно хмыкает и лезет под станок.

……………………………………………………..……………..

Вечер. Гостиница (а точнее фабричное общежитие). Холл.
Наш интернационал играет в карты. Заходит девушка. Молча присаживается к нам за стол.
- Познакомьтесь, это Наташа, - говорит Жан.
Мы по очереди протягиваем руки. Акира встаёт и кланяется.
Жан откладывает карты.
- Простите господа, но мне с этой дамой надо уединиться.
Мы понимающе киваем головами.
Через некоторое время из-за стенки доносится скрип и слышны приглушённые вздохи.
- Какой дурак! – говорит Патрик. – Неужели не понимает, что она – подсадная.
- Подложная – уточняет Петер.
……………………………………………………………..

Утром Жан жалуется дяде Ване.
- У вас безобразно жесткие койки. Дайте второй матрац.

Иван Петрович обещает поговорить с комендантом общежития. В голосе его нет энтузиазма. Оставшись со мной наедине, он возмущается:
- Мать его в лоб! Бордель мне тут устроил, а я ему матрацы подтаскивать должен!? Вот она – перестройка и демократия! В добрые коммунистические времена я бы позвонил куда надо, и его бы вышвырнули как щенка в 24 часа.

В цехе первым делом Жан бежит в конторку. Звонит в Париж, кричит в трубку: Marie, Marie! Amour! Je taime!

Выйдя из конторки и поймав унылый взгляд дяди Вани, он хлопает его по плечу:
- Не переживайте! Я за всё заплачу.

Напевая песенку, Жан направляется к станкам.
……………………………………………………….………….

Улучив момент, спросил я Жана : как же так нелогично получается. В Париже жена и сын. А в Кукуеве любовница?
- Очень даже логично, - отвечает Жан. – Мы с Наташей прекрасно проводим время. Я куплю ей подарок. Мы расстанемся хорошими друзьями. Кому от этого плохо? Или мне – здоровому мужчине - в России онанизмом заниматься?
- Но разве нет у тебя моральных ориентиров, системы ценностей?
- Система ценностей? Есть!
Жан достает бумажник, вынимает несколько фотографий.
- Вот жена и сын – смысл моей жизни. Вот мой дом, вот машина. А вот кредитная карточка к моему счету в банке. Это и есть мои ценности. – Жан поглаживает себя по красивым усикам и улыбается.
– А разве я сам по себе не ценность? Или любить себя – это грех смертный?

……………………………………………………………………..

Вечер. Холл. Карты надоели. Мы сидим просто так, вспоминая разные разности.
- Она была как черный алмаз, - задумчиво говорит Патрик, о своей последней пассии в Африке. – А как трахалась! Когда я кончил, мне показалось, что у них в Камеруне свершилась социалистическая революция.
Он облачён в свои экзотические трусы. Это любимый предмет его гардероба. Трусы ядовито-зелёного цвета. На трусах изображены пары фигурок, совокупляющиеся в самых разных позах. Не трусы – а пособие для новобрачных.
Патрик чешет себя по голому животу. Руки спускаются все ниже и ниже. Вдруг он весь застывает и медленно подносит руки к глазам. Долго и очень внимательно изучает ногти больших пальцев. Затем сдавливает их друг против друга. Раздаётся еле слышный щелчок. Глаза Патрика округляются.
- Чёрт! Что это?
Петер равнодушно поворачивает к нему голову.
- Вошь лобковая, - объясняет он.
- Не может быть! Я соблюдаю гигиену половой жизни! Это от русских простыней!
- От русских блядей, - уточняет Петер.
- Боже мой! Что за страна?! Хуже Камеруна! На черта я сюда приехал! Ведь босс предлагал мне Аргентину. А я, дурак, соблазнился на русскую экзотику… Что делать, Петер?

Не говоря ни слова, Петер уходит в свою комнату и вскоре возвращается. В руках у него плоский пузырек темно-синего цвета. Он протягивает пузырёк Патрику.
- Вот хорошее средство. Помажь где надо. Но сначала побрей это место. Пощиплет немножко …

Патрик удаляется в ванную комнату. Через несколько минут раздается истошный вопль и голый Патрик пулей вылетает из ванной. Он мечется от стенки к стенке. Детородный орган, большой и красный, направлен решительно вверх. Проклятья на пяти языках потрясают комнату.
- Акира, постереги дверь, - командует Петер. – Не дай Бог в общежитие вырвется. Скандала с русскими не оберёмся!

Патрик гарцует, как необъезженный мустанг. Акира сторожит дверь. Жан тихо смеется. Петер сидит молча, а я смотрю и думаю, что мы – русский, немец, японец, француз и англичанин – живём очень дружно и весело.

………………………………………………………………………..
Рабочий день кончается. Ко мне подходит дядя Ваня.
- Сергей, зайди в конторку. Тебя к телефону.
- Кто там?
- Зайди, тебе говорю.

Захожу. Беру трубку.
- Сергей Н.?
- Да, это я.
- С вами говорит опер. уполномоченный КГБ майор Орлов.
(Вот и началось, - подумал я).
- Нам необходимо встретиться.

Спросить – зачем – более чем глупо. Сказать, что не хочу – все равно что подписать заявление об увольнении.
- Где и когда встречаемся?
- У вас четверг свободен?
- Да.
- В десять выйдете из общежития на дорогу. Повернёте направо и пройдёте метров триста. У обочины будет стоять ГАЗ-69. Там вас будут ждать.
- Хорошо, договорились.
- Всего доброго.
- До свидания.

…………………………………………………
Четверг. Вечер. Выхожу один я на дорогу…

Пройдя метров триста, вижу съехавший с дороги ГАЗик. Дверь открывается, я залезаю вовнутрь. Водитель оборачивается ко мне, протягивает руку:
- Майор Орлов.
- Переводчик Н.
- За вами никого не было?
- А кто бы мог быть?
- Всякое случается. Надо быть начеку.

Майор оглядывается по сторонам.
- Как жизнь? Как работа? Как поживает ваш интернационал?
- Нормально поживает. Даже весело.
- Чем интересуются господа? С кем встречаются?
- Интересуются русскими женщинами. С ними же встречаются.
- Это понятно. А нет ли у них более специфических интересов?
- Каких, например? Где наши военные аэродромы и атомные подлодки?
- Не будем шутить над серьезными вещами. Мы отказались от стереотипов холодной войны, но не от фактов жизни. А факты таковы, что мы живём во враждебном окружении. Западные спецслужбы не оставили надежды уничтожить нашу страну. Не обязательно путем ядерной атаки, хотя империализм способен и на это.

Майор рассказывает мне о возможных происках империализма в нашем медвежьем углу. Я смотрю на его неглупое симпатичное лицо и думаю – как он на этом месте оказался? Кончил институт и отслужил армию. Это обязательно. Наверное, не хотел прозябать всю жизнь на заводе за мизерную зарплату. Вот и пошёл в органы. Это почетно и престижно. И хорошо оплачивается. В младые годы он выйдет на гарантированно высокую пенсию, в то время как сверстники будут еще долго-долго работать за крошечную зарплату. Правда, в любой момент его могут в такую дыру услать, откуда, дай Бог, только бы живым вернуться. Но за всё, как известно, надо платить. И лучше об этом не думать.

- Что за люди ваши подопечные? – спрашивает майор.
- Очень разные люди, - отвечаю я. – И совсем не такие как мы.
- Вот именно, что не такие. Поэтому мы должны знать о них всё. Будьте бдительны. В случае чего – дайте сигнал немедленно.
- Дам.
- Может, у вас какие просьбы есть? Пожелания?
Я заколебался.
- Не смущайтесь, - подбадривает майор. – Говорите что вам нужно.
- Водки хотелось бы. Кругом талоны, визитки, списки. Я из другого города, мне тут и сто грамм не продадут. А после работы с ребятами хотелось бы немного расслабиться.
- Нет проблем. Зайдите завтра в управление. Только так, чтобы никто не видел. Будет вам водка. Платить не надо. Под водочку хорошо язык расплетается. Только сами не напейтесь.
- Не напьюсь. Ученый уже.
- Тогда до свидания.
Я жму в темноте протянутую мне руку.
………………………………………………………………………


Жара. Этот маленький городок, конечно, не Каир, но вот уже который день солнце жжёт здесь нещадно и почти по-африкански. В центральной России такое иногда случается.

Мы идем с Акирой по улице. Пить хочется.
Перед нами киоск. От киоска вытянулась длиннющая очередь. Наверное, впервые за последние двести лет в этом провинциальном городке появилось мороженое.

- Хочу мороженое, – говорит Акира.
Мы становимся в очередь. Она движется страшно медленно. Люди потные и злые. От головы очереди отходят счастливчики с кулечками. Тут же начинают поглощать сладкую холодную массу.

Расталкивая очередников, к окошку пробивается рыжий верзила.
- Ты куда прёшь без очереди?
Верзила прищурился. Левой рукой сгрёб за ворот любознательного товарища. Кулак правой руки ткнул ему под нос.
- Ты что-то сказал? Или мне послышалось?
Очередь молчит.
- Мне - два, – говорит верзила.

Мы ждём дальше. По ноздрям бьёт запах человеческого тела.
Невдалеке останавливается большая и сильно побитая иномарка.
Выходит молодой человек. Через раскрытую рубашку виднеется толстая золотая цепь. Не спеша, направляется к окошку. Очередь почтенно расступается. Цепоносец сует в окошко купюру. На пальце кольцо-печатка величиной с куриное яйцо.
- Кто такой? – спрашиваю я соседа по очереди.
Сосед смотрит на меня удивленно? Не местный что ли?
- Это Аркадий!
Легендарного Аркадия я не знаю. Но, надо полагать, в этом городке эта фигура видная.

Аркадий берет целую коробку мороженого. Хлопает дверь машины. Подвоняв выхлопным газом и обдав нас пылью, побитый BMW удалился.

Господа хорошие! Так нам мороженого может не хватить! Я подхожу к голове очереди, выискиваю лицо, которое мне кажется наиболее симпатичным.
- Дорогой, прости Христа ради. Я тут с другом стою. С иностранцем. Он из Японии приехал. Можно я впереди тебя встану? Я только одну порцию возьму. Только для него. Можно, а?

Лицо на секунду задумалось.
- Валяй! Бери две.
И вот я у заветного окошка. Вынимаю из кармана скомканные деньги и слышу:
- Ты куда, сука, влез?
Я оборачиваюсь.
- Товарищи, я попросился. Меня пустили.
- Кто?
- А вот товарищ.
- Этот что ли?
Товарищ испуганно молчит.
- Гони его! - Кричит кто-то из очереди.
- Ребята! Граждане! Товарищи! Я не себе. Я для иностранного ГОСТЯ.
- А он чем лучше? Пускай постоит, пожарится. Закон для всех одинаковый.
- Ребята, давайте гостеприимство проявим. Он работник отличный. Он тут завод строит.
- Пускай проваливает! Понаехали тут. Россию разграбили. Проваливай! И китайца своего забирай.
- Он японец.
- Один хер.

И тут меня понесло.
- Мать вашу в лоб! Вы бы такими принципиальными на работе были. А то только водку жрать! Работать вас дубиной не заставишь!
- А ты кто такой? Ты что нас учишь? Петро, ёбни ему в глаз! Пусть заткнётся.
Кто-то исполняет просьбу трудящихся и наносит мне мощный удар прямо в нос. Я отлетаю в придорожную пыль. В глазах мутнеет от ярости. Руки инстинктивно ищут что-нибудь твёрдое, и, кажется, находят. Мать вашу.… Сейчас я способен на всё. Сейчас я вам покажу....

Но кто-то сзади перехватывает меня пополам и волочет в сторону. Это Акира. Я пытаюсь вырваться. Но японский бог этого парня силой не обидел…
- Я не хочу мороженое, - горячо дышит он мне в ухо. - Я ничего не хочу. Пойдём домой…

Мы идём в гостиницу. Я не могу сдержать слез. Акира хлопает меня по плечу, говорит что-то. Я часто слышу слово kokoro. По-японски это значит «душа, сердце» и «душевные переживания».

В гостинице нас встречает Патрик.
- Что случилось?
Я молчу и только вытираю кровь из носа. Акира объясняет. Желваки бегают по скулам Патрика.
- Пошли, разберёмся.

Поверх зеленых трусов он надевает джинсы. Выдергивает из них ремень и застёгивает поверху.
- Сколько их там?
- Не надо, Патрик. Их много.
- Сколько?
- Не знаю. Наверное, сто…Или больше.

Патрик садится.
- Да-а-а-а…. Сегодня не наш день…
Он направляется к холодильнику. Приносит бутылку водки (подарок майора) и баночки с Кока-колой.
- Тебе набили морду незнакомые люди? Неприятно, конечно, но жить можно. Хуже, когда тебя предают люди, которых ты считал друзьями. Пей и не сомневайся во мне и Акире.
……………………………………………………………………

Автовокзал. Я уезжаю и больше мы не увидимся. Патрик и Акира провожают меня. Акира держит мой чемодан, в который я вчера затолкал их подарки : какие-то платки, банки, коробки, японские газеты и журналы.
- Мои координаты у тебя есть, - говорит Патрик. – Приезжай ко мне в Лондон в любое время и оставайся сколько хочешь.
- И ко мне приезжай в Осака, - говорит Акира.
Я знаю, что это нереально. У меня никогда не будет своих денег на поездку. А самое главное – мой выезд из моей страны определяется не моим желанием, а неизвестными мне людьми в высоких кабинетах. Я себе не хозяин.

Патрик обнимает меня.
- Береги себя. Люби жену и детей. Всё остальное – ерунда.
- Sayonara! - прощается Акира.
Я захожу в салон. Автобус трогается. Я машу рукой и вытираю слезы.
………………………………………………………..

Дома встречает меня жена.
- Вернулся, путешественник!? Как работалось?

Я целую её и устало сажусь на чемодан. Да, я рад возвращению домой, но такое ощущение, будто клок души из меня вырвали.
- Что с тобой, - вопрошает жена. – Тебе нездоровится?
- Душа болит. У нас есть дома водка?

Однажды на Юге России или мировая закуска

Начальник вызвал к себе в кабинет совершенно неожиданно.
- Завтра поедешь в командировку.
- Какую? Куда? – спросил я.
- В город Н-ск. Там японцы нам химкомбинат расширять будут. Стране нужна кислота.
- Стране нужны продукты питания, - высказал я своё мнение.
- Не умничай! – пресек меня начальник. – Совет министров уже выделил средства. Идет подготовка контракта. Москва дала добро. Теперь японцы в Н-ск едут чтобы на месте переговоры провести. Вот на эти переговоры и отправляйся.
- А почему я? Почему не Наталья Николаевна?
- Наталья Николаевна улетела в Токио. Вернется не скоро.

Вот так… Любимица начальника – злые языки в отделе поговаривают, что «любовница» - убыла в страну восходящего солнца, а мне предлагается городок на окраине Советского Союза. Про него никто не слыхал на уроках географии.
- Где это хоть? – спрашиваю я.
- Сейчас найдем. - Начальник встает из-за стола, ковыляет к большой карте на стене кабинета. У него только одна здоровая нога. Вторая изуродована перенесенным в детстве полиомиелитом. Сняв очки, он долго тычет пальцем по Кавказскому хребту, наконец, находит.
- Вот здесь! Добираться двое суток будешь, не меньше.
- Доберусь.
- Билеты у Ольги Борисовны (Это зам начальника). Встретишься с ней завтра на вокзале в 18.00 возле кассы. Отправление поезда в 19.30. С вами едут Рабинович и Орешкин. Но в другом вагоне. Всё понятно?
- Понятно всё.
- Тогда свободен.

Я ухожу. По случаю командировки отправляюсь домой до конца рабочего дня. Надо еще вещи собрать. Ехать в Н-ск мне не хочется. Мне хочется в Токио. Вместо Натальи Николаевны. Но такой вариант немыслим. НН – супер-звезда. У начальника с ней особые отношения, о которых говорит весь отдел. Особенно после того, как лаборантка Шура, открыв нечаянно незакрытую дверь в кабинет начальника, увидела там то, что потом с замиранием сердца описывала в коридорах родного НИИ.
- Они там… они там… - и Шура замолкала. И каждый дополнял сцену в меру изощренности своей фантазии.

Я – переводчик английского. А еще я японский выучил. Из любопытства. Коллеги на меня смотрят косо – чудак, ни копейки ему не приплачивают, а он с иероглифами глаза ломает. А начальник в шпионаже обвинил в пользу Японии. Это после того как я коммерческое предложение для японцев на японский перевел. Тогда японцы запросили представить им автора перевода. А начальник им Наталью Николаевну подсунул, которая по-английски два слова без трёх ошибок связать не может. Японцы вежливо улыбались, терефталевую кислоту хвалили, но всё повторяли, что они АВТОРА требуют. Как тут объяснить восточным господам, что автор где-то сейчас в колхозе свёклу тяпает, а вам, вот, Наталью Николаевну предлагают, женщину приятную во всех отношениях. В ее присутствии мой начальник мужает, распрямляет плечи. Иногда поет. В такие моменты он кажется себе обаятельным, как Элвис Пресли и мужественным как Кирк Дуглас. Он сделал Наталью Николаевну лауреатом министерской премии и кавалером какого-то знака отличия. Он бы сделал ее Героем Советского Союза и Социалистического Труда, если бы это было в его компетенции…

Дома я кидаю словари в чемодан. Что брать? Всю химию с собой не увезешь. Но англо-русский Мюллера и русско-английский Даглиша – это спасательный минимум, который занимает полчемодана.

В комнату входит бабушка.
- Ты куда, Сереженька?
- Далеко, бабуля. На юг России, к японцам.

У бабушки слезы в глазах.
- Ты уж прости меня, если что не так…
- Ты что, бабуль? – Я целую старушку в щёку. – Всё так...
… На вокзале меня встречает Ольга Борисовна, дама толстенькая, властная, не терпящая возражений.
- Вот тебе билет. Вагон номер 8.
- Я еду один?
- Почему один? Я – в соседнем вагоне.
- А Рабинович с Орешкиным?
- Они в прицепном СВ едут. Не волнуйся ты за них.

В самом деле, какая мне нужда волноваться за зама директора по науке и главного технолога?

В вагоне номер 8 я быстро устраиваюсь с максимально возможным комфортом у выхода в тамбур. Достаю Агату Кристи, The ABC Murders. Что еще нужно переводчику? Пассажиры выпивают, закусывают, играют в карты, спят, выходят в туалет, иногда задевая меня за ноги. Постукивая на стыках рельс, поезд мчит нас на Юг к месту назначения...

… Мы прибыли по расписанию. Компания из трех мужчин и одной женщины быстро погрузилась с помощью шофера и ожидавшего товарища в микроавтобус. Из дорожной сумки Орешкин извлекает поллитровку. «За удачу на переговорах!» Встречающий товарищ лезет в пакет, откуда после перезвона бутылок, достает бутерброды с черной икрой. «Чувствуйте себя как дома!»…

… Микроавтобус развозит нас по разным местам. Я сгружаюсь в гостинице типа «дом приезжих». Туалет – на этом же этаже, но в конце коридора. В номере – две койки. У каждой койки – тумбочка. Одна – без дверцы. Окна – почти целые. Весь номер – мой. Шик!

Вечер… Надо выйти в городок и купить хоть что-нибудь на ужин… Я иду по тихим, почти безлюдным улицам городка. Тепло, пыльно, из-за заборов частных домов лениво брешут собаки… Немногочисленные магазинчики, конечно, закрыты. В киоске я покупаю пачку сигарет. Вообще-то я не курю, но пригодится. Возвращаюсь в номер. Жена меня снабдила куском копченой колбасы и буханкой хлеба. Из туалета в конце коридора приношу воду. Поужинал…

Утром меня разбудил своим сигналом микроавтобус. Черт! Неужели проспал? Выскочил на балкон, помахал водителю. Сейчас спускаюсь!
В автобусе шипит на меня Ольга Борисовна: «Нажрался что ли?» «Ты что, Оля? Еще позавтракать не успел!»

Приезжаем на завод. Заводоуправление. Кабинет директора. Большущая комната, разделенная почти пополам длинным столом. За столом со одной стороны японцы сидят, примерно футбольная команда. Все в темных одинаковых костюмчиках. Напротив – наши. Костюмы тоже темные. Но у кого – темно-синий, у кого – темно-коричневый. Слава Богу, я прихватил свой подвенечный пиджак цвета морской волны, покрывшей славой русское оружие у берегов Цусимы…

Похоже, я всё-таки слегка запоздал. Имевшийся на заводе переводчик, дяденька старше меня лет на 200, уже сделал несколько безуспешных попыток установить контакт. Однако они ни к чему не привели. Стороны смотрели друг на друга с тоской и непониманием.

- О хаё годзаимас! – произношу я. Японцы встают как по команде и кланяются.
- Watakushi-wa anata-no tsuyakusha des. (Я ваш переводчик).
Японцы кланяются еще раз.
- Shikashi, Nihongo wa wakarimasen. (Но я не понимаю японский). Eigo wa dake (Только по-английски).

Японцы радостно кивают головами и соглашаются говорить только на языке Шекспира и Вальтера Скотта.

Начинаются переговоры… Первое слово берет директор местного завода. Он говорит о важности терефталевой кислоты в экономике СССР и ее роли в реализации последних решений ЦК КПСС. Я перевожу. Я стараюсь изо всех сил. Иногда я вижу, как расширяются узкие японские глаза. Но японцы молчат. Потом выступает Рабинович. Он говорит о сложности международной политической обстановки, о том, как это плохо для мировой экономики в целом и отдельных государств в частности, о сближении наций и народов, о мире во всём мире… Наконец, Владимир Моисеевич кончает… Все с облегчением вздыхают. Японцы совещаются меж собой. Один из них, с маленьким значком в лацкане пиджака, спрашивает:


- Вы это от себя говорите? Или от лица правительства?
- Конечно, от лица правительства – заверяет Рабинович.
- А кроме слов, какие иные гарантии Вы можете предоставить?
Рабинович оборачивается к соотечественникам. Происходит микро-консилиум.
- Обед узнают по кушанью, а ум – по слушанью – выдает Рабинович плод коллективного совещания.
- The proof of the pudding is in the eating! – перевожу я.
- Покушать? – вопрошает японец. – Это хорошо. Давайте покушаем!

Обед…

На обед японцев куда-то увозят. Рабинович с Орешкиным тоже исчезают. Я выхожу из проходной завода (временный круглосуточный пропуск мне выдан). Чего-нибудь пожевать не помешало бы. Тем более, что я не завтракал. Надо найти какую-нибудь закусочную. Вкусно пахнет борщом…

Иду по улице, оглядываюсь по сторонам. Про этот городок я кое-что знаю. Когда я был еще маленький, здесь вышли на стихийную демонстрацию рабочие. Они возмутились резким повышением цен на продукты. С красными флагами и портретами Ленина двинулись они на центральную площадь. Здесь их ждали солдаты. Раздались залпы. Потекла кровь. Потом еще компетентные органы выявляли зачинщиков, а суд давал сроки. Особо активных расстреляли....


...Обеденный перерыв. Магазины закрыты на обед. А в этой закусочной перерыв на 15 минут, но без указания с какого времени эти минуты отсчитывать… Вот аллейка уютная. Сяду я тут, покурю. Сигареты у меня есть…

И вот снова стол переговоров. На столе - минеральная вода и пепельницы. Японцы не курят. Наверное, здоровье берегут. Я тоже не курю. Курить переводчику не возбраняется, но лучше не проявлять такой вольности. Поэтому я только время от времени минералку себе наливаю. Горло пересыхает от непрерывного разговора. Если один японец говорит, то остальные молчат. Наши тоже говорят по очереди. Но и хором часто. А я говорю без перерыва. За всех. Такая работа.

Кроме Рабиновича с Орешкиным тут еще человек десять с местного завода. Директор, главный инженер, еще кто-то главный, плюс ответственные товарищи из Москвы. И всем хочется высказать своё веское мнение. Я перевожу уже автоматически, не понимая, кто и что говорит. Глазами ищу заводского переводчика, дедушку в помятом пиджаке. Делаю ему знак рукой – подойди, пожалуйста. Он подходит.

- Дорогой, - умоляю я. – Подмени, у меня язык уже отваливается. - Дедушка испуганно машет руками, шепчет мне в ухо: «Что Вы! У Вас так хорошо получается. Я так не умею…»

Проходят несколько часов. Стороны, кажется, о чем-то договорились. Они встают из-за стола. Пожимают друг другу руки. Рабинович улыбается. Похоже, он доволен ходом переговоров. Рядом с ним японец.

- Можно Вам вопрос не совсем по теме? – спрашивает он.
- Конечно, можно.
- В вашей стране происходят поистине революционные изменения. Вы движетесь к демократии, и ваш народ всё больше вовлекается в решение государственных проблем.
- У нас народ всё время занимается государственными проблемами – заверил Владимир Моисеевич.
- Так вот. Предположим, что население некоторых Ваших островов пожелало бы присоединиться к Японии. Вы бы стали возражать?

Рабинович на мгновение смутился.
- Вы кого имеете в виду?
- Вас лично, господин Рабинович.
- А я тут при чем? Это вопрос правительственного уровня.
- А у Вас мнение на этот счет есть?
- Моё мнение таково, что этот вопрос должны решать другие люди.
- Кто именно? – Японец смотрит ласково, почти нежно.
- Это пусть наши правительства разбираются - отвечает Рабинович.
- Всё понятно. Спасибо. – Японец улыбнулся и отошел к своим. Рабинович достал носовой платок и вытер вмиг покрывшуюся испариной лысину.

Откуда-то возникла Ольга Борисовна, сует мне в руку несколько листов бумаги.
- Вот тебе протокол. Завтра к утру должен быть перевод.
- Хорошо, сделаю.

Рабочий день прошел. Приехавший автобус увез японцев до завтрашнего дня. Мы садимся в другой автобус, маленький, тесный. Я оказываюсь на сиденье рядом с Ольгой Борисовной.

- Ну и денек, - вздыхаю я. – Приморился маленько.
- С чего бы это? – вопрошает она. – Оттого что весь день трепался?

Я ничего не ответил и отвернулся в сторону.

Нас развозят по городу. Уже через десять минут я в номере своей гостиницы. Первым делом рассматриваю протокол. Черт побери! Нацарапала курица лапой! А попробуй не сделать!? Нельзя! Сажусь на койку (стола в номере нет). Вместо стола кладу на колени Мюллера. Крупными печатными буквами (чтобы не гадала потом машинистка) начинаю переводить. Работа движется медленно. Не все слова возможно прочитать. Приходится гадать и догадываться. Иногда попадаются примечания «Сделать вставочку. Взять с крестиком со страницы 3». На странице 3 несколько предложений обведены пунктирной линией. И рядом звёздочка нарисована. Оно или не оно? Сделаешь такую вставочку, а потом Рабинович тебе такую клизму вставит! Ты что? Звезду от креста не отличаешь? Делаю на свой страх и риск. В животе булькает. Есть хочется. Но колбасу я вчера съел. Только кусок хлеба остался. Ничего! Сходил в туалет в конец коридора, принес воды в графине. Поужинал. Потом перевод продолжил. Посмотрел на часы. Полчетвертого утра. Искурил сигаретку, и спать завалился…

Утром меня разбудил стук в дверь. Вскочил как ужаленный.
- Кто там?
- Открывай! Свои! - Это голос Ольги Борисовны. Я в трусах к двери кидаюсь, ключ в двери поворачиваю.

На меня смотрит, как солдат на вошь, Ольга Борисовна.
- Ты что, гад, делаешь? Дрыхнешь? Сколько я тебе под окном гудеть должна?
- Оля, извини. Всю ночь с протоколом мытарился. Только в четвертом часу кончил.
- Кончать с женой будешь. Собирайся, в рот тебе кило печенья. И не Оля я тебе, а Ольга Борисовна.

Эх! Давно ли мы с тобой, Оля, свёклу на колхозном поле тяпали? Я тебе тяпку точил. А потом бабку одну нашел с коровой. Себе банку молока приносил и тебе банку. Тогда ты была Оля. А сейчас подавай тебе отчество.
- Если через минуту не будешь в машине, пеняй на себя.
- Почему не буду? Я готов!

Я впрыгиваю в брюки, заправляю рубаху.
- Я готов. Вот только пиджак возьму….

В кабинете директора завода, куда я вхожу с Ольгой Борисовной, только Рабинович и Орешкин.
- Протокол готов? – спрашивает Владимир Моисеевич.
Я протягиваю листы бумаги. Он смотрит.
- Сделал всё?
- Всё. Вот только за вставки со звёздочками не уверен.
- Какими звёздочками? Я ставил крестики.
- А я – звёздочки, - говорит Орешкин.
Рабинович чешет лысину. Смотрит текст. Довольно хмыкает.
- Как же ты собрал всё?
- По смыслу.
- Молодец. А ты спал сегодня?
- Спал, конечно, - говорю я.
- Как сурок, - добавляет Ольга Борисовна. – Еле подняла его.

Рабинович укоризненно качает головой.
- Не расслабляйся, Сергей! Мы без переводчика как без рук. Это большой и ответственный контракт. Он вдохнет жизнь в наш институт минимум на пять лет. Даст работу четырем тысячам человек.
- И избавит нас на пять лет от колхозов? – спрашиваю я.
- Что за вопрос? Выполнение продовольственной программы, поставленной партией – дело всенародное!

В этот момент дверь кабинета открылась, и в него стали входить японцы и наши местные товарищи. Рабинович направился к директору завода. Посовещавшись, он подозвал меня.
- Сергей, давай объявим японцам, что сегодняшний день мы начнем с осмотра производственных мощностей.

Едем в автобусе вместе с японцами по территории завода. Это город маленький. А завод ого-го какой большой! Автобус останавливается. Перед ним вилочный автопогрузчик. За рулем – человеческое существо, предположительно женского пола. Предположительно, потому что существо всё черное, кроме белков глаз и иногда обнажающихся белых зубов. Женщина судорожно дергает рычаги автокара, но тот не движется.

- Только этого нам не хватало, - почти бесшумно чертыхается Рабинович. - Николай, погляди, что там у неё.

Орешкин выпрыгивает из автобуса, подбегает к женщине. Указывает ей на наш автобус, строит свирепую рожу и показывает кулак. Женщина еще сильней дергает рычаги. Внезапно, кар оживает и устремляется в придорожные кусты, где снова замирает. Орешкин заскакивает в автобус.

- Проезжай быстрее – кричит он шоферу.
- Что там случилось? – интересуется один из японцев.
- Ничего особенного, - отвечает Орешкин. – Маленькая авария на дороге.
- А почему женщина такая черная? – спрашивает японец.
- А какая же она будет на химии? Чай не на Багамах загорает!
- Ты что, Николай?! – укоряет Орешкина Рабинович…

Мы в цехе. У маститых писателей и признанных классиков считается хорошим тоном и признаком творческой зрелости утомлять читателя подробным описанием обстановки и технических деталей. Автор не претендует на статус классика и оттого всё это опускает, хотя действующий цех химкомбината представляет неограниченные возможности живописания. Грохот оборудования, яркая палитра химикатов в жидком, твердом и газообразном состояниях, и запахи насквозь пропитавшие стены цеха. Да какие запахи! Когда, слегка пукнув, раскрываются створки прессов, цех заполняется газом, который, кажется, поднимет покойника из гроба. Меж прессов, там и сям, снуют люди-тени в резиновых сапогах и намордниках.

Японцы дружно вынимают из карманов бумажные салфеточки, к носу их прикладывают, чихают и кашляют. Орешкин рассказывает о достижениях отечественных химических технологий и новых горизонтах химии. Я перевожу. Японцы слушают, вежливо кивая головами. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что более всего им сейчас хочется убраться из этого смрада. Для начала вон из цеха. А там, глядишь, вон из страны.

До обеда ходим по цехам. На обед японцев увозят, моё начальство временно исчезает, а я выхожу на улицу. Выискиваю свою скамейку в сквере, сажусь, с наслаждением откидываюсь назад, затягиваю ремешок еще на одну дырочку и закуриваю. Хорошо…

Кончили мы в тот день, поздно. Поход по горячим цехам завершился горячими дебатами. По одним им только понятным причинам японцы отказывались подписывать контракт раньше, чем на завод будет поставлено необходимое российское оборудование.

- Да какая вам разница! – горячился Орешкин. – Неужели вы думаете, что мы такого гов… э-э… пардон… оборудования не сделаем? Да у нас ракеты на луну летают!

- Конечно, летают, - соглашались японцы. - Но мы хотели бы видеть не ракеты, а сушильные агрегаты.
И спор разгорался с новой силой…

Вернулся я в гостиницу, когда уже темнело. Шесть листочков протокола осмотра производственных мощностей должны быть готовы к утру. Так. А чем бы подкрепиться? О боже, что за подарок! В чемодане среди запасных носков и трусов обнаруживаю банку килек. Это женушка без моего ведома мне НЗ подбросила. Ай, как кстати! Вот только чем банку открыть? Ножа-то у меня нет. Может, в соседнем номере найдется? Авось еще не полночь! Я выхожу в коридор. Осторожно стучу в первую попавшуюся дверь.

- Кто там? – доносится угрюмый голос.
- Сосед. У вас ножа не найдется?
- Кого резать собрался?
- Никого. Мне банку открыть.
- Какую банку?
- С кильками.

Тишина.
- Так у вас нож найдется?
- А ху-ху не хо-хо?

Пойду-ка я лучше в номер... Порыскав в тумбочке, я обнаруживаю гвоздь. Чем не колющий инструмент? Протыкаю банку. Извлекаю кильки. Поужинал. Протокол закончил быстро, еще и заря не занималась. Встал сам, почти бодрый. В туалете умылся, попил воды. Приехавшей на микроавтобусе Ольге Борисовне помахал с балкона рукой. Начался мой новый трудовой день.

Так прошла почти неделя. В последний день пребывания иностранной делегации японцам был дан прощальный обед в заводской столовой, из которой предварительно были удалены все рабочие.

Приблизившись к столу и вдохнув запах того, что на нем стояло, я почувствовал легкое головокружение, ибо моему взору открылся роскошный стол, накрытый с широтой русской натуры… Молочные, наверное, еще вчера визжавшие поросята, ванночки с заливной рыбой, судорожно ухватившей ртом куст петрушки, корытца с черной и красной икрой, тарелки с осетриной, нарезанной тонкими, отливавшими перламутром ломтями. В центре стола восседал индюк (или это был фазан? – я не силен в орнитологии) чем-то нафаршированный и приготовленный к полёту в желудки пришедших. На равном удалении друг от друга стояли батареи бутылок с цветистыми этикетками… Я сглотнул слюну и вспомнил кильки в томате, найденные в трусах. Это был последний продукт питания, побывавший в моем желудке в последние дни…

- Угощайтесь! – произнес директор завода и сделал рукой жест, каким цари высочайшей милостью жаловали деревеньки своим фаворитам.
- С удовольствием! – отвечал Орешкин, потирая руки. С нескрываемой готовностью стороны заняли посадочные места напротив друг друга.

После первого тоста, выпитого за улучшение взаимопонимания между двумя нашими народами, я почувствовал, что мы понимаем друг друга превосходно. Это ощущение закрепилось после второго тоста, выпитого за Российский сушильный агрегат, которого пока еще нет в природе, но который непременно будет благодаря усилиям танкостроительного завода где-то за уральским хребтом.

- Да у нас танки… пардон… ракеты в космос летают, - уверял Орешкин. – Что нам стОит печь построить!?

После третьего тоста, трудно сказать кем и за что произнесенного, я был готов приступить к строительству печи прямо в столовой. Внезапно промелькнула мысль «Черт! Я же пьянею…Надо закусывать!» И я набросился на фазана…

…. Очнулся я на койке в пустом гостиничном номере с ощущением, что по голове проехал танк, а во рту переночевала конница Буденного. Замутило... Это, кажется, просился на волю фазан. Я лежал неподвижно, надеясь, что он угомонится. Почувствовав, что договориться не удастся, я вскочил и придерживаясь за стенку, побежал в конец коридора… Успел… Попил воды из-под крана. Помочил лицо. Вернулся в номер. Лёг. Интересно, а как я вёл себя на званом обеде? Не влетит ли мне от Рабиновича? Впрочем, все были хороши…Орешкин пел «Броня крепка и танки наши быстры», а товарищ из министерства предлагал прекратить кровопролитие в Афганистане и вывести оттуда советские войска. За несогласие с политикой партии могут быть большие неприятности. Уж лучше я буду спать…

… Разбудил меня осторожный стук в дверь. Превозмогая нестерпимую головную боль, я поднялся, чтобы открыть. В дверях стоял Орешкин, взъерошенный и помятый.
- Привет, Сергей! Как самочувствие?
- Хуже не бывает. Проходите.
Орешкин зашел в комнату. Осмотрелся по сторонам.
- Да…. Номер люкс. Клопов нет?
- Нет. Есть тараканы.
- Это не самое страшное. Головку поправить хочешь?
- Вы что имеете в виду? Опохмелиться?
- Нет. Я имею в виду подлечиться после вчерашнего.

Орешкин достал из-за пазухи плоскую фляжечку, обтянутую кожей.
- У тебя закусить найдется?
- Нет, Николай Андреевич.
- Ничего… Хороший коньяк грех закусывать. Кстати, зови меня просто Николай. А стаканчики у тебя есть?
- Нет…
- Н-да… Ладно… мы люди русские…

Николай отхлебнул из фляжечки и протянул мне.
- Пей. Армянский, какой Черчилль любил.

Я выпил несколько глотков. Коньяк вошел в меня, словно его ожидала каждая клеточка моего организма. Голова сразу стала чистой, как совесть младенца. Хороший он парень, этот технолог Николай.

- Сергей, мы как домой приедем, так тебя могут в комнату на втором этаж пригласить.
- Какую комнату, Николай?
- Что в конце коридора и черной клеенкой обита. Сидит там один дедушка, кажется, герой еще гражданской войны. Это наш особист.
- Ну и что?
- А то. Вызовет он тебя на беседу. Возможно, кого-то помоложе из органов пригласит. Начнут тебя спрашивать, кто и как себя вел в общении с иностранцами…. Разумеешь?
- Приблизительно.
- Так вот. Мой тебе совет. Ты ничего не видел и не слышал. Особенно на банкете.
- Я понимаю, Николай.
- Это хорошо, что ты с понятием. Подарки для своих приготовил?
- Какие подарки?
- Любые! Сувениры! Продукты!
- Да у меня времени не было.
- Это поправимо. Мне Рабинович наводку дал – первоклассную. Тут такой чудесный магазинчик есть – закачаешься. Бери сумку, пошли!

Мы в магазинчике на улице Н-ска. Я смотрю на витрину (впервые за неделю я попал в магазин в его рабочее время) и глаза мои разбегаются, и душа моя радуется…

- Девушка, а сколько у вас можно взять икры?
- А сколько хотите…
Сколько я хочу? Я хочу много. Чтобы всей родне хватило.
- Две банки можно?
- Ради Бога.

Банки – настоящие банки, литра эдак по три. В таких пластмассовых банках обычно синтетические моющие средства продают. Но в этом городе - икру. Правда, не осетровую, а минтая. Но всё равно – мировая закуска.

- А печень трески сколько банок можно купить?
- Сколько хотите…
- Мне, э… десять баночек.
- Пожалуйста…

В завершение я покупаю бутылку водки местного разлива. Бутылка удобная, пластмассовая. Даже если стукнется в сумке, ничего ей не будет.

Я загружен. Я удовлетворен. Оттаскиваю в сторону увесистую сумку.
- Николай! Как я это завтра повезу?
- Очень просто. Поезд повезет. Тебе еще помидоры причитаются.
- Какие помидоры?
- Местные. Ядреные, лучшие в России. Директор завода распорядился, чтобы каждому члену делегации по ящику…

… Мы на вокзале. Мы уезжаем. Мы – это Орешкин с Рабиновичем и я с Ольгой Борисовной. Я нагружен больше всех. Кроме сумки с одеждой и рыбными консервами, у меня еще чемодан со словарями и ящик с помидорами. Он вертикальный и с ручкой. Рабинович от своего отказался. «Зачем мне этот ящик? Или я дома помидоров не куплю?» А мы все взяли. Помидоры – загляденье. К тому же – дармовые. И повезет их поезд.

Вокзал – людской муравейник. Жара невыносимая. Духота убийственная. Кругом баулы, чемоданы, сумки, мешки и злые потные люди. Но нам-то что? Билеты у нас есть. Через два с половиной часа в 17.30 мы отправимся домой.

Рабинович вытирает носовым платком шею, затем волосатую грудь.
- Послушай, Николай. Поехали в СВ! Сейчас возьмем билеты и поедем как белые люди.
- А с этими билетами что делать? Пропадут?
- Да пёс с ними, Николай! Или ты собираешься плацкартным ехать, тухлые носки соседа нюхать?
- Дорого, Владимир Моисеевич!
- Для себя дорого не бывает, Коля!
- Нет, я не поеду, Владимир Моисеевич.
- Ну как хочешь…

С этими словами Рабинович исчез и больше не появлялся. А мы остались ждать.

… Ждать и догонять… Что может быть тоскливее? Особенно когда рубаха к спине липнет.

- На хрена нам тут два часа жариться? – говорит Ольга Борисовна. – Неужели других поездов нет? Я схожу на разведку.

Она уходит. Орешкин погружается в газету. Я – в Агату Кристи, которую так ни разу и не раскрыл за всё время пребывания в Н-ске. Вскоре появляется О.Б.

- Николай Андреевич! Я всё устроила. Через полчаса поедем. Давайте ваш билет.

Орешкин протягивает ей свой билет.
- Давай и ты свой! – говорит она мне.
- Сейчас.

Я лезу в карман рубахи. Нет там билета! Черт! Где же он? Вспомнил! В карман пиджака положил. А пиджак – в сумке.

- Минутку, Оля! Я только пиджак достану.
- Я что? Ждать тебя должна?

Ольга Борисовна поворачивается и исчезает в толпе.
- Ловкая баба! – произносит Орешкин не то с восхищением, не то с каким-то другим чувством. – Без мыла куда угодно влезет. Ты-то что свой билет так далеко спрятал?

- Так ехать-то еще нескоро, Николай! Через два часа с лишним. Подальше положишь, поближе возьмешь.

Проходит около получаса. Появляется Ольга. Вся мокрая как мышь и физиономия красная, как помидоры в наших ящиках.

- Поехали, Николай Андреевич! - Она окидывает меня презрительным взглядом. - А ты что на меня уставился, как Ленин на мировую буржуазию? Сдавай свой билет и к нам присоединяй. Может, еще успеешь…

Они исчезают. Я остаюсь один. Что делать? Компаньоны разъехались. Надо догонять… Для начала, значит, надо билет сдать? Ладно, сейчас попробую… Очереди возле кассы нет. Возле кассы просто толпа толкающихся, пихающихся, лягающихся людей. Я вклиниваюсь в эту живую потную массу, надеясь пробиться к заветному окошку. Кто-то наносит мне удар в бок, где-то в районе печени. Не успел я охнуть, как получил новый удар, который вытолкнул меня из этой людской массы как пробку из бутылки свадебного шампанского. Я приземлился на некотором удалении от касс. Сижу на полу, пытаюсь в себя придти. Ко мне подходит здоровенный рыжий детина.

- Тебе, сынок, не больно?
- Больно. А что?
- А то, что если ты, сукин сын, еще раз без очереди сунешься, я тебя на тот свет отправлю. Понял?
- Понял….

Вот, значит, кто меня угостил. Блин, до чего же бьет классно! Каратист он что ли?

Я встал, отряхнул пыль, потер бок в районе печени. Попробую я другой вариант. Надо людям объяснить, что тебе совсем не нужно то, что нужно им. Тогда они добрей к тебе отнесутся.
Я подхожу к толпе у окошка.

- Граждане, господа, товарищи! Вот мой билет. Разрешите сдать. Секундное дело. Мне он не нужен. А вам пригодится.

Толпа неохотно пропускает меня к кассе. Я сдаю билет и получаю деньги. Фу!

Я отхожу к своим вещам. И тут до меня начинает доходить какую глупость я совершил. Билета у меня нет. А билет можно купить только в кассе. А к кассе – не подступиться. Один рыжий уже пообещал отправить меня к праотцам, если я не с того конца зайду. Что же делать? Тут я слышу, как гнусавый громкоговоритель объявляет о прибытии поезда на Москву. И в голову мне приходит блестящая идея. – Надо любой ценой сесть в этот поезд. Доеду до Москвы, а там пересяду на автобус до дома. Главное – в поезд попасть. А там я с проводником договорюсь. Денег у меня немного, но зато полсумки икры. В любом случае, с поезда меня не сбросят.

Я вскидываю на плечо сумку (до чего же тяжела, зараза!), хватаю чемодан в одну руку, ящик с помидорами – в другую. Крякнув с натуги, я ринулся к поезду. Скорей, скорей! Стоянка поезда 4 минуты, надо успеть. Я бегу по площади, я уже вижу поезд. Очки сползают у меня с потного носа. Поправить их я не могу (руки заняты) и чтобы не потерять их я задираю нос и двигаюсь как подлодка с поднятым перископом.
Вдруг раздается треск. Это лопнула ручка чемодана. Я бросаю обломок ручки, сую в карман очки, хватаю чемодан подмышку и продолжаю бег. Вы когда-нибудь бегали с чемоданом без ручки плюс ящик с помидорами и сумка на груди? Тогда Вы поймете, в каком состоянии я приблизился к первому попавшемуся вагону. Задыхаясь, я поднимаю чемодан, чтобы поставить его на верхнюю ступеньку вагона. Сейчас надо в него влезть. Через 3 минуты он отправится, и я буду спасен. И тут моему взору предстаёт проводница.

- Ты куда?
- В вагон!
- А билет где?
- Девушка, у меня нет билета. Был, но я … потерял. А мне ехать позарез надо. ПустИте. Я вам заплачу. Мы договоримся.
- Пошел отсюда!
- Я вам икры дам.
- Пошел отсюда! Я кому сказала?

Она стоит предо мной, нет, НАДО мной, неприступная богиня железных дорог в форменной блузочке с погончиками. На ней туфельки остроносые, с бантиком на подъеме. Одной туфелькой она перед носом моим поигрывает.
- Милицию позвать или сам отвалишь?

Я ухожу. Я снова в здании вокзала. Я ругаю себя самыми последними словами. Идиот! Не послушай ты эту глупую бабу Ольгу – ехал бы уже через полтора часа в поезде. Открыл бы бутылку местного разлива. Закусывал бы помидорами, лучшими в России. А что сейчас? Остался один в чужом городе, почти без денег и даже без паспорта, оставленного дома! Идиот!

Однако, надо что-то делать. Не ночевать же на вокзале. И я не нахожу ничего лучшего кроме как встать в очередь за билетами.

- Кто последний? Я за вами.

Очередь движется страшно медленно. Душно, осклизло. Какой-то женщине стало дурно. Две другие осторожно отвели ее в сторону, усадили на лавочку, начали обмахивать платочками. Я выдергиваю из брюк ремень и делаю временную ручку для чемодана. Брюки сразу стали падать (сказалась неделя диетического питания). Придерживая руками брюки, я стою и жду. Наконец – и в это не верится – я получаю билет.

- Скажите, а когда отправление?
- 17.30. С третьей платформы.

Что за наваждение! Тот же самый поезд, билет на который я так глупо сдал!
Смотрю на часы. 17.21. Кровь из носу – а успеть надо. С тремя предметами багажа я устремился к поезду. Но где он? Где третья платформа?! То и дело подтягивая штаны, я бегу по какому-то туннелю. Всё дальше и дальше. Останавливаюсь только когда вижу перед собой деревянное корыто, в котором двое рабочих мешают лопатами строительный раствор.

- Ребята, а где тут третья платформа?
- На вокзале.
- А это что?
- Это стройка. Ты что, с вокзала убежал?
- Как мне на эту платформу попасть?
- Дуй обратно через туннель. В конце повернешь направо. А там увидишь.

Я бегу обратно. Мать вашу …. Неужели указатели нельзя поставить? Понастроили тут лабиринтов! Я в Германии был, чужой стране, и ни разу не заблудился. Поворачиваю направо. Быстрей, быстрей! Сердце, кажется, хочет выскочить из грудной клетки. В глазах темнеет. Какого-то идущего мне навстречу дядьку я сшибаю, как сноп соломы. Посторонись! Господи, помоги мне! И не поставь на моем пути женщину или ребенка… Трах!!! Это рвется ремешок сумки. Она падает мне под ноги и я, споткнувшись, распластываюсь рядом. Из ящика покатились помидоры… Пропадите вы пропадом! Я хватаю сумку (там икра, мировая закуска!), прижимаю к боку чемодан (там Мюллер с Даглишем) и, поддерживая штаны, бегу дальше. Подбегаю к поезду. Задыхаясь, протягиваю билет проводнику. Он не спеша разглядывает его.

- У вас вагон 13.
- Пустите, пожалуйста. Я потом по поезду перейду.

Но проводник неумолим.
- У вас вагон 13. Это конец поезда.

Собрав остаток сил, я добегаю до последнего вагона. Там проводник уже порожки поднял и ушел внутрь. В дверях стоит парень молодой, сигареткой пыхтит.

Я пытаюсь поднять свой чемодан, но не могу. Я – еще не старый мужик, и не из числа слабых. Еще на прошлой неделе в спортзале своего НИИ я стокилограммовую штангу толкал. А тут, словно силы из меня выдуло!

- Парень! – Кричу я. – Помоги мне! Христом Богом прошу!

Не вынимая сигарету изо рта, парень нагнулся и протянул вниз руку…

Я вхожу в вагон. Высматриваю свободное место. Нахожу и плюхаюсь рядом с каким-то гражданином. Успел, слава тебе, Господи! Теперь надо отдышаться, в себя придти и колено посмотреть, которое разбил при падении. Я поворачиваю голову направо и чувствую, как у меня поднимаются волосы на затылке! На скамейке справа от меня сидит … Орешкин.

- Николай!? Какими судьбами?
- А вот такими, - отвечает Орешкин и, наклонившись, лезет в свою сумку, откуда достает пластмассовую бутылку водки, точно такую же, какую купил и я в том самом рыбном магазине.
- Слушай, Николай, а где Ольга Борисовна?
- А ты назад и налево погляди. Куда она денется, голубушка?

Я оборачиваюсь. В соседнем отсеке у окна сидит Ольга Борисовна, нахохленная, как наседка на яйцах. Наши глаза встречаются. Несколько секунд она смотрит на меня, потом показывает мне язык и отворачивается к окну.

- Где твои помидоры? – спрашивает Николай.
- Оставил на вокзале. Побоялся, что поезд от перегрузки не тронется.
- Это ты зря… Помидоры отличные.

Николай разрезал один пополам и протянул его мне вместе с пластмассовым стаканчиком водки.
- Ну! За удачное завершение переговоров?
- Подожди минутку, - говорю я. – Я сейчас икру достану…

Хороший он парень, этот технолог Николай. Хоть и начальник, а поговорить с ним приятно… Постукивая на стыках рельс, поезд несет нас домой на Север…

Пусть работает медведь

Я достаточно хорошо знаю английский язык. В институте изучал английскую лексикологию, стилистику, историю языка и прочие лингвистические дисциплины. Знаю множество английских пословиц и поговорок на самые разные темы, включая те, которые не регистрируются словарями.

Не могу не заметить, насколько отличны английские пословицы, например, о работе, от пословиц русских, которые просто уникальны. Посмотрим.

Пусть работает медведь – у него четыре лапы.
Работа – не волк, в лес не убежит. (Более вульгарный вариант «Работа не … - постоит»). От работы лошади дохнут.
Работа дураков любит.
Ешь – потей, работай – мёрзни.
Кушать – мы мужички, работать – мальчики.
Лучше кашки не наложь, да работкой не тревожь.
Работа, не бойся! Мы тебя не тронем!
Неси с работы каждый гвоздь, ведь ты хозяин, а не гость!
С трудов праведных не построишь палат каменных.
Хоть работай, хоть сачкуй, всё равно получишь х…!

При всей своей осведомлённости в области английской фразеологии, я не могу припомнить там ничего подобного. По сравнению с нашими, английские поговорки о работе какие-то кислые и скучные. Например, All work and no play make Jack a dull boy. (Если Джек только работает и не играет, то он тупеет).
Many hands make light work (Сообща работается легче).
A bad workman quarrels with his tools (Плохой работник ссорится со своими инструментами. – Русский аналог более красочен - плохому танцору всё время кое-что мешает).

Показательны также и пословицы русского народа относительно законности и юриспруденции.

Закон – тайга, медведь – хозяин. С сильным – не борись, с богатым – не судись! Против ветра не плюй – оплёванным будешь. (Есть и более эмоциональный вариант «Против ветра не … - обо….ый будешь»). Против лома нет приёма (окромя другого лома). Плетью обуха не перешибёшь. Не подмажешь – не поедешь. Закон – что столб, перепрыгнуть нельзя, но обойти можно. Закон что дышло, куда повернул – так и вышло.

Я полагаю, что пословицы напрямую не определяют уровень жизни населения. Но то, что при ТАКОМ отношении к труду и закону жить зажиточно невозможно – это не подлежит сомнению.

Латынь

Это было давно, более трети века назад. Был семинар по латинскому языку.

Я – студент иняза. Вторая смена, вечер. Мы сидим в аудитории и напрягаемся над грамматикой древних римлян. Ну, очень скучно! Кажется, более глупого и ненужного учебного предмета не сыскать…

Вдруг, Сара Абрамовна, наша преподавательница, к нам обращается.

- Кто скажет производное от латинского корня SERVUS?

Витька Козлов, сидевший под боком, тут же шепчет мне в ухо нужное слово – ПРЕЗЕРВАТИВ. Я хмыкаю, восхищаясь его лингвистической прозорливостью…

Сара Абрамовна строгим взглядом окидывает аудиторию. Как сибирская рысь, она слышала всё, что произнёс Витька.

Сара Абрамовна встаёт из-за стола, подходит ко мне.

- Среди нас есть излишне умные студенты, - произносит она. (Я сжимаюсь как кролик перед удавом). - Но латынь – это предмет академических исследований, а не забор, на котором можно царапать скабрезности.

Она смотрит на меня испепеляюще… Я – краснею до трусов. Я готов провалиться сквозь землю… Я хочу только одного – чтобы скорее прозвенел звонок!

… Латинский язык – та же гадость, что и родной русский. Близнецы-братья. Те же склонения, спряжения, окончания глаголов, суффиксы существительных… Голова идёт кругом. Зачем всё это? Ведь моя профессия – английский! А это совсем другой коленкор.

Я стал потихонечку прогуливать латынь. Меня вызвали в деканат. Декан Михаил Иванович Башмаков, выпускник Сорбонны, стоя над столом (он не позволял себе разговаривать со студентами сидя), спросил меня строго:
- Вы учиться хотите? Или Вас отчислить за пропуски латыни?
- Не отчисляйте, - промямлил я.
- А почему прогуливаете?
- Предмет скучный. Ненужный.
- А Вы знаете что нужно?
Я набрался наглости и сказал:
- Нужен разговорный английский.
- Да? Может, ещё англичанина из Англии выписать?
- Ага, было бы хорошо… Вместо научного коммунизма.

Декан поморщился.
- Вы молоды. И многое в жизни не понимаете. Вы любите английский?
- Люблю.
- А я люблю французский…. – декан посмотрел в окно… - Давайте сделаем так. Вы выучиваете латынь и сдаёте её с первого захода. Иначе у Вас будут проблемы. Договорились?

Я выхожу из кабинета. Альтернативы нет. Либо учить латынь, либо отправляться в армию…

Подоспел экзамен. Сара Абрамовна гоняет меня по самым тёмным закоулкам латыни… Я отвечаю. Она сияет.

- Дорогой, Вы отвечаете на самую круглую пятёрочку. Но, согласитесь, что весь семестр Вы у меня гуляли.
- Согласен. Гулял.
- И Вы не обидитесь, если я поставлю Вам четвёрку? Возможно, она повлияет, на цвет Вашего диплома. (Какой цвет диплома? У меня тогда ни малейшей мысли про это не было).
- Ставьте, что считаете нужным!
Она поставила мне четвёрку, и я, довольный, покинул аудиторию…

Это было давно. Более трети века назад. Я окончил институт. Получил красный диплом (то была единственная четверка, не повлиявшая на его цвет). Сара Абрамовна уехала в Москву, где её муж, профессор Гринберг, получил работу в МГУ и квартиру в бывшей олимпийский деревне. Потом они эмигрировали в Германию. Декан Башмаков стал ректором нашего института.

Однажды я возвращался с работы. Как всегда, ехал в трамвае. На обмороженном окне рисовал иероглифы (я тогда изучал японский).
- Что они значат? – услышал я голос соседа. Я обернулся. Рядом со мной сидел Башмаков.
- Михаил Иванович! Какая встреча! - Я стал говорить, как рад его видеть, а заодно начал объяснять иероглифы.

- Оригинально, однако, - сказал он.
Путь был долгий. Мы о многом говорили. О том, как безобразно учат (а точнее не учат) иностранным языкам в советской школе. О том, как забиты политической шелухой программы вузов. О том, как студенты, думают не о языке, а о деньгах, которые язык должен им принести… О том, как неимоверно трудно выехать за рубеж для изучения живого языка…

Хотя Михаил Иванович был ректором, он на работу и с работы ездил трамваем, где я часто с ним встречался. Нам было что обсудить…

Потом он перестал мне встречаться. А ещё позже я узнал, что однажды с ним в трамвае произошёл сердечный приступ. Он упал между сидений. Пассажиры и вагоновожатая посчитали, что это просто пьяный. Пусть лежит, авось очухается… Он долго катался по городу. В больницу его привезли уже холодного.

Это было давно, треть века назад. А кажется, что на прошлой неделе. Tempus fugit, как говорили римляне.

ПОЧЕМУ Я ПЕРЕВОДЧИК (попытка автобиографии, перевод с английского)

Я – переводчик. Почему? Не знаю. Наверное, оттого, что с детства удивлялся: как могут люди произносить абсолютно непонятные для посторонних ушей звуки и при этом прекрасно понимать друг друга.

Поэтому когда передо мной в свое время встал выбор – куда идти – сомнений не было: Ин.яз.

От зари до зари - словари, словари… Рьяная, неистовая учеба и всегда мало того, что дают тебе преподаватели (а мне попались блестящие специалисты, хоть и работавшие за толстым железным занавесом в провинциальном вузе).

Потом работа. И то что жизнью называется со всеми её изворотами. Шли годы, но языковое любопытство не давало мне покоя. Я самостоятельно выучил ещё несколько языков и среди них (в это самому не верится) – японский. Способности? Очень обычные. Любопытство? Большое.

Первой любви своей – английскому я остался верен навсегда. Благодаря ему я побывал в разных странах на разных континентах. Лазал на пирамиду Хеопса и нырял в Средиземное море. Был в европейских столицах и африканских пустынях. Встречался и работал с самыми разными людьми : геологи, банкиры, агрономы, строители, военные, пивовары и кочевники, радующиеся просто тому, что сегодня они живы.

Я многое увидел (еще больше не увидел) и многое узнал.
Многие знания – многия печали…

….. В середине своего жизненного пути я веду трудовой (и потому трудный) образ жизни. Профессия переводчика, хоть и является латентно повышенной важности, однако не предполагает высоких постов и гарантированного достатка. Будучи квалифицированным специалистом, я сильно завишу от произвола и глупости человеческой.

Но менять свою профессию я не могу и не хочу. Я никогда не расстанусь с дорогими мне людьми. Это Марк Твен и Сомерсет Моэм, Джек Лондон и Чарльз Диккенс. И много других замечательных людей, ставших моими верными друзьями и постоянными спутниками. Я их люблю. И, кажется, они ко мне тоже не совсем равнодушны.

Издательство Рвалент-крупнейшее в европе, специализирующееся на литературе для лингвистов и переводчиков -приглашает на свой сайт и в свой магазин.ДЛЯ ВАС- самый широкий выбор спецлитературы и словарей для практкующих переводчиков, преподавателей и просто любителеЙ перевода.

в магазине изд. РВАЛЕНТ.по адресу брюсов переулок, дом 8-10 строение 1,подъезд 3-код ОК сказать-в издательство..схема проезда и ассортимент лтературы см. на .сайте издательства РВАЛЕНТ.ближайшая станция метро-Охотный ряд .тел-8 903 128-59-79

КОЛЛЕГИ И ДРУЗЬЯ! ПИЩИТЕ- ЗВОНИТЕ===ПОМОЖЕМ ВСЕМ=сомнения-трудности перевода и языка. рецензии, советы и подсказки.

уважаемая марина викторовна с радостью помогу.это делается через УМО МГЛУ-НО СНАЧАЛ ВЫШЛИТЕ МНЕ ТЕКСТ ПОСОБИЯ, яначну работу. а потом решим все формальности. жду. звоните.

Уважаемый Андрей Павлович! Обращается к Вам преподаватель из Хабаровска Марина Викторовна Осипова. От коллеги, побывавшей на Ваших курсах, услышала, что Вы рецензируете учебные пособия по переводу.Если это так, то каковы Ваши условия?. Дело в том, что я подготовила пособие по письменному переводу и хотела бы получить отзыв компетентного специалиста. Если это возможно, то буду Вам очень благодарна. Если Вам требуется более подробная информация обо мне - обязательно сообщу. С уважением, к.и.н.. доцент М.В. Осипова